лава. Промежность пылает, зуд в дырочке превращает меня в течную самочку. 
Глупенькую самочку, попавшую в лапы к опытному самцу, который знает все-все обо всех ее потайных желаниях.
 — Ладно, но ты за это расплатишься, Маша…
 Я тянусь за поцелуем к Соколову, чтобы заглушить то, что из меня рвется, но он словно издеваясь уклоняется и опять прижимается губами к моей шее, оставляя меня без прикрытия.
 Дмитрий же, решив, что я готова, проталкивает третий палец в мою тесноту. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, и все равно у меня вырывается тоненький протяжный стон, когда всеми тремя он куда-то нажимает на передней стеночке и круговым движением обводит клитор.
 Меня трясет у него в руках.
 Фоном слышу вопрос снаружи: «… видели Корниенко?».
 Перед глазами пелена, стук сердца громче дыхания.
 Ослепительная вспышка лишает меня всех сил.
 — Хорошая, — хвалит меня Соколов. — Хорошая девочка.
 На секунду я чувствую свободу и чуть не съезжаю по стенке на пол. Это Дмитрий отстранился от меня на минуту. И только в это мгновение я понимаю, что икры ног почти свело судорогой от того, как я балансировала.
 Соколов не дает мне сползти вниз, перехватывая одной рукой.
 Другой он берется за пряжку ремня…
 Я сейчас просто кусок мяса и не могу выдвинуть ни одного аргумента, почему ему не нужно трахнуть меня прямо сейчас.
 И когда уже раздается щелчок пряжки в вязкую атмосферу порока врывается рингтон моего мобильника. Судя по мелодии, мне звонит Светлана Анатольевна.
   Глава одиннадцатая
  Рвусь поднять трубку, но рука Соколова мне не позволяет.
 — Это СветланАнтольна, — лепечу я.
 — Запретить, что ли, использование мобильников в рабочее время? — злится босс, замерев с недорасстегнутой пряжкой.
 Смотрю на него в ужасе.
 Тиранище!
 Разве можно так жестоко? А как же соцсети? А книжечку почитать?
 Это, что же, придется все время работать?
 И тут же сглатываю.
 Это еще как трудиться надо будет… Судя по взгляду Соколова, не отчетов он от меня ждет.
 «Бухгалтерия — это не твое, Маша».
 Телефон затыкается, но я уже в своем уме и судорожно оправляю платье.
 — Ты чего творишь, Кориенко? — с угрозой спрашивает Дмитрий. — Хорошо же начали.
 — И кончили тоже неплохо, — бормочу я, поправляя под суровым взглядом генерального груди в вырезе.
 — Ты за себя говори, — цедит он, отнимает мою ладонь от титек и перекладывает себе на ширинку.
 Я жестоко краснею, хотя кажется, что сильнее уже некуда.
 Начальственный орган готов карать бескомпромиссно…
 Рот отчего-то мгновенно наполняется слюной, но я, уже потушившая пожар, нахожу в себе силы лапку отнять, хотя там под тканью темно-серых льняных брюк подрагивает нечто интересное.
 Правда, я отчетливо осознаю, что минета от меня Дмитрий Константинович не дождется. Не в этой жизни.
 Ему нужна шпагоглотательница с раздвижным ртом.
 И тут же себя одергиваю.
 Почему только минета?
 Ничего не дождется!
 Подбираю телефон и прижимаюсь ухом к щели в дверях лифта.
 «… показалось, наверно».
 «Сколько можно ходить? Только за смертью посылать…», — это уже голос Ирки.
 И звук закрывающегося соседнего лифта.
 Ф-фух.
 Наши тоже пошли на обед.
 Чувствую, что у меня тоже аппетит просыпается. Впрочем, это не удивительно. Я кошусь на Соколова, который мрачнее тучи стоит, сложа руки на груди.
 — Корниенко, у тебя совесть есть? Хотя кого я спрашиваю… — правильно интерпретирует мой недоуменный взгляд Дмитрий и опять тянет лапищи к моей заднице.
 Это он к моей совести взывает?
 Пусть свою поищет!
 Пользуясь служебным положением, причиняет оргазм!
 — Мне надо работать! У меня начальство строгое! — разворачиваюсь я к нему, прикрывая тылы.
 — Ты даже не представляешь несколько, Маша. Верни задницу в исходное положение!
 — И не подумаю! — облизываю я губы, что плохо сочетается с моим отказом.
 Что поделать? Меня пугает телескоп Соколова.
 — Ты понимаешь, что я свое все равно возьму? — прищуривается босс. — У меня пальцы тобой пахнут. Реально считаешь, что сможешь избежать секса?
 — Я что-нибудь придумаю… — я пячусь от грозной фигуры к своей посылочке.
 — Думать — это тоже не твое. У тебя значительно лучше выходит, когда ты не думаешь…
 Я уже думаю, что все. Мне стояк. В смысле, каюк, потому что я сама загнала себя в угол, но у Соколова начинает звонить телефон.
 Достав его, он бросает на экран телефон, и его перекашивает.
 — Маша, ты испортила мне обеденный перерыв. Я отпускаю тебя в последний раз. Но ненадолго. Сегодня сокращенный рабочий день, значит, через три часа можешь снимать трусы. Сегодня они тебе больше не понадобятся.
 Я уже почти выдыхаю.
 После такой отповеди можно уже и линять, но Дмитрий не намерен отпускать меня, не оставив за собой последнего слова.
 Он притягивает меня к себе и целует.
 Зло, глубоко.
 И ласкает сквозь ткань грудь. Эта предательница настолько отзывчивая, что я почти забываю, что я против, что я «и не подумаю» …
 Но заново зазвонивший мобильник Соколова возвращает меня в реальность.
 Мы оба дышим, как после стометровки.
 Стрелка компаса босса давит мне на юг.
 И в глазах генерального я отчетливо вижу, что уходить мне сегодня придется по пожарной лестнице, если я и дальше собираюсь гордо носить трусишки.
 Продолжая прожигать меня взглядом, Дмитрий позволяет мне выпутаться из его осьминожьих рук, и я тут же заслоняю грудь со стоячими сосками посылкой.
 Мне надо на воздух.
 Здесь пахнет развратом, и вообще…
 Отвечая на вызов, Соколов нажимает на кнопку на панели и двери наконец открываются.
 По-гусиному вытягивая шею, чтобы определить, нарвусь я на кого-нибудь или нет, делаю шаг наружу. Сердечко колотится, хоть и нет никого на площадке у лифта, а у меня ощущение, что сейчас выскочат все коллеги и начнут аплодировать.
 — Корниенко.
 Я нервно оглядываюсь на босса, который прикрыв микрофон телефона рукой, смотрит на меня.
 Что еще?
 — Три часа. И ты никуда не денешься.
 Двери лифта закрываются, унося Соколова на генеральский этаж, и я фыркаю.
 Да ага. Как же. Никуда не денусь.
 Чтобы я и не придумала, как дать деру?
 Смищно.
 Только вот, я недооцениваю товарища директора.
 Кажется, босс решил идти ва-банкъ и отрезать мне все пути к отсутплению.
 В прямом смысле слова.
 Когда на часах установилось радужное время шестнадцать тридцать, означающее, что на сегодня рабы свободны, я, побросав в сумочку мобильник и помаду, тихо, по-партизански отчаливаю, избегая лифтов и спускаясь по лестнице.
 Пробираюсь, как шпион ноль-ноль-семь, не к центральному выходу из бизнес-центра, а к боковому, и…
 Получаю в ответ на все свои предосторожности грандиозный облом.
 Не срабатывает карта-пропуск.
 Черт, может, у нее