Светлана Полякова
«Реми Мартен»
Сейчас, когда прошло столько времени, я вспоминаю эту историю, как будто все это случилось не со мной, — так проще… Иногда мне бывает смешно: девочка кажется мне такой трогательной и нелепой, такой юной и — самоуверенной. Иногда же я вспоминаю это, и мне становится страшно. Вдруг они вернутся? Как в триллере. Они вернутся — и все начнется сначала…
Но знаю я и другое. Больше всего я боюсь его потерять. Я боюсь его потерять — для меня это все равно, что потерять саму себя. Умереть. Я даже не могу представить себе, как я жила без него раньше.
Поэтому если они вернутся…
Глава первая
Небо было ослепительно голубым. Теплый ветерок играл с оставшимися листьями, и только нам с Вероникой было ведомо, что, по сводкам Метеоцентра, именно сегодня должен был случиться последний теплый день. Грех не воспользоваться этой возможностью — раствориться в ласковом луче солнца, пока еще согревающего тебя… Потому, что завтра в наш город войдет зима с ее пронзительным холодом, гололедом и прочими гадостями. Город, конечно, будет сопротивляться ее вторжению, но зима всегда побеждала. Победит и на этот раз…
Такое настроение склоняло меня больше к философствованию, нежели к работе. Мой блокнот был откинут подальше, и я лежала на траве, разглядывая небо. Когда мы поднимались с Вероникой в гору — она тащила свой этюдник, а я папку с холстами, — невысокий и толстенький дядька, выйдя из своего гаража, подозрительно оглядел нас, презрительно фыркнул и пробормотал, глядя на меня: «Во дура рыжая…»
Надо сказать, это заявление показалось мне, мягко говоря, нетактичным, и я уже собралась ответить ему в грубой форме, что он сам такой… Но осмотрительная Вероника ускорила шаг и даже схватила меня за руку, таща прочь от невоспитанного типа.
— Не связывайся, — пробормотала она. — Разве ты можешь предполагать, на что способны некоторые типы?
Я обернулась — Тип стоял, глядя нам вслед, явно разочарованный тем, что мы не ответили на его хамство ожидаемым образом. Его вселенская печаль по этому поводу светлой радостью согрела мне душу.
— Однако иногда ты бываешь мудрой, как царь Соломон, — сказала я Веронике. Она только пожала плечами:
— Жизнь учит.
Теперь мы паслись на поляне, залитой солнцем, и я почти забыла уже об этом инциденте. И все-таки меня немного волновало мое положение в мире, окружающем меня, о чем я и рассуждала вслух.
— Я же никому не мешаю в принципе, — рассуждала я, лежа на траве. — Вот и мне бы никто не мешал… Почему я всегда должна думать о реакции окружающих? И почему они сами ко мне лезут? В конце-то концов, я тоже часть окружающего мира…
— Тебе только кажется, что ты никому не мешаешь, — вздохнула Вероника и приподнялась на локтях, с искренней грустью глядя на свой этюдник.
Мы пришли в лес, чтобы работать. Вероника должна была изобразить красоту родной природы, а я — записать ощущения от родной природы. Так сказать, для будущих своих грандиозных творений… Однако вскорости, расслабленные солнцем, ласковым и нежным, этой восхитительной изумрудной зеленью и просто свежим воздухом, обрушившимся на нас, мы забыли о первоначальных громадных планах и просто валялись на траве, курили сигареты, чтобы свежий воздух не оказывал на нас слишком сильного оздоровительного воздействия, и лениво переговаривались на философские темы.
— Да вот уж глупости! — фыркнула я. — Лежу себе на солнышке в данный момент… Кому я мешаю?
— В данный-то момент никому, — смиренно согласилась Вероника. — Но тебя сейчас никто не видит…
— Ты меня видишь…
— Я не в счет. Я такая же… Поэтому мне ты никогда не мешаешь. Наоборот. Можно сказать, поддерживаешь. Потому как в одиночестве трудно быть идиоткой. A две идиотки — это уже норма поведения.
— Ну, хорошо, — согласилась я. — Предположим, это так… Но почему этот дядька застолбился именно на мою идиотскую сущность? Ты его не так разозлила…
— Я же не рыжая, — доступно объяснила она. — У быков же сильно развита реакция именно из оттенки красного…
Ветерок ласково погладил меня по щеке. Словно пытался успокоить. Не расстраивайся, рыжая девочка!
— Нам с тобой надо отсюда съезжать, — сказала я. — Куда-нибудь поближе к Голливуду. Tам, мы пристроимся выгоднее, чем тут. Вот Сьюзен Сарандон тоже рыжая. И ничего — звезда, между прочим… И никакой пузатый тупица ее там не может обидеть.
— Скорее всего ей тоже приходилось несладко, — заметила Вероника. — В Америке тоже много недоумков… А насчет рыжих… Было время, когда их не пускали в церковь, считая, что они отмечены дьяволом.
— Ничего себе успокоила! Если присмотреться, как размножаются эти ненавистники рыжего цвета, надо срочно отсюда бежать! Пока я еще жива и относительно здорова. Пристроимся где-нибудь в Америке, подальше от людских глаз…
— Ну да, конечно… Всенепременно пристроимся. Кем вот только?
— Я буду писать сценарии, чтобы лишний раз людям глаза не мозолить, — поведала я. — А ты будешь художником … Костюмером, например. Нам за это будут платить много денег. Мы выстроим сказочной красоты виллу. С бассейном. Будем по утрам, перед сотворением новых шедевров, там плескаться. Талантливый человек может пропасть только в нашей окружающей дремучести. А в Америке не пропадет…
— Ты никогда не думала, чтобы начать писать сказки?
— Зачем? Я серьезный писатель, — нахально ответила я. — Я собираюсь писать гольную правду о жизни. Чтобы люди начинали плакать с первых страниц и продолжали до самого конца… Нет ничего приятнее, чем осознание того бесспорного факта, скольким людям ты испортил настроение. Жаль только, что меня отчего-то никто не хочет печатать! Если бы я могла еще использовать мой талант в материальное благо… Но это возможно лишь в Америке!
Вероника иронически улыбнулась. Она явно сомневалась в моем светлом заокеанском будущем. Я тоже сомневалась, поэтому и стремилась туда не так уж активно.
— Кстати, о финансовом твоем положении…
— Не надо о грустном в такую хорошую погоду, — попросила я. — Именно сегодня я не хотела бы смотреть печальной правде в глаза… В конце концов, человек не может быть и. красивым, и талантливый, и богатым… Раз Бог наделил меня умом, красотой и талантом, Он вполне мог лишить меня богатства. Надо быть милосердным. Пусть богатство достается тем бедолагам, которых Он обделил тем, чем наделил так щедро меня…
— Как же ты до сих пор не умерла от такой скромности? — рассмеялась Вероника.
— Сама удивляюсь, — развела я руками. —
