Чужеродные тяжелые волны переместились к голове и зависли там. Неудобно как-то, перевешивая на одну сторону.

— Вижу кольцо шамана, — вдруг произнес старик. — Слабое, но еще держит его. Смерть. Он уже преодолел ее, но часть души потеряна. Мало что осталось. Он умирает, потому что не хочет жить.

Волны переливаются в сторону груди.

— Черная слизь заполнила его, и ее много. Густая.

Кто-то приоткрыл Энди веки, и ему показалось, будто его коснулись цепкие птичьи когти. Парень смутно различил лицо старика. Его глаза. Холодный орлиный взгляд. Он проникающе давил, словно старик вколачивал в глаза мальчишки колья.

— Он из рода сокола, — произнес он, убирая руку. — Я попробую. Надеюсь, духи будут благосклонны, но он очень слаб.

Энди осознавал, что люди говорят о нем, но ему было ровным счетом плевать, насколько окажутся благосклонны духи. Посреди этого мутного осознания плавали воспоминания о Рое, но и они не затрагивали в мальчишке ничего. Ему хотелось одного, чтобы все оставили его в покое, и чтобы жизнь оказалась с ними заодно. Кажется, незнакомец ошибается, и он потерял не часть души, а ее целиком. Это, наверное, неплохо. Не будет болеть, добавляя страданий. Потерял и потерял. Черт с ней, с душой.

Энди не понимал, о чем говорит старик, хотя тот прочел его, как бесхитростную книгу. Утрата души… Так и есть. Он терял ее по крупицам. Некогда полноводный сосуд лопнул, и теперь душа слезинками просачивалась сквозь трещины, капала в пыль и исчезала. Мальчишке было все равно. Без нее легче. Душа — как губка. Она впитывает все: чувства, боль, воспоминания, и незачем таскать это с собой, если ты почти мертв. Энди ощущал себя умершим для всех и отделенным от самого себя, а то, что еще плескалось в нем, стало обесцвеченным и мутным. Проклятое скомканное сердце заело, и лишь по законам инерции оно все еще продолжало перегонять жидкую субстанцию. И на кровь не похожа. Так, разбавленные сопли.

Энди открыл глаза, словно услышал щелчок. Первое, что он понял, что не понимает ничего. Где он? Кто эти люди? Какое отношение он имеет к ним или они к нему? Его существо восстало. Ну оставили бы в покое! Он же умер, и какое им до этого дело? Что за напасть? Не получается сгинуть, чтобы не нашелся кто-нибудь, желающий выковырять тебя оттуда. Устал. Даже умирать уже нет сил.

— Смотрите! Он открыл глаза! — воскликнула Тиа, и парень успел подумать, что знает, ее именно так зовут.

— Я же говорил! — обрадовался Мартин.

Странно, и это имя было знакомо Энди.

— Капли Дождя может все! — вновь воскликнула девушка.

— Духи слышат его, — согласился юноша.

Энди вопросительно заморгал, с трудом поворачивая голову. Все замечательно, но вот только капель дождя не доставало. Нет, по всему видно, он бредит. Каких только капель в бреду не привидится.

— Восточный ветер расправил ему крылья, — ответил Капли Дождя. — Бог солнца любит птицу-гром.

Парень, наконец, разглядел склонившихся над ним. Пересчитать их не удалось. Очевидно, только птицы-грома не хватает. Сейчас прибудет, сядет, доклюет остатки сознания, и все пойдет пучком. Капли, птицы, ветры… Энди захотелось заскулить, но он нечаянно забыл, как это делать, поэтому закрыл глаза в надежде, что все исчезнет.

— Где я? — выдавил он.

— В царстве живых, — улыбнулась Тиа. — Капли Дождя помог тебе очнуться.

— Капли Дождя?

— Он — великий шаман. Когда Мартин привез тебя, ты почти ушел в царство мертвых.

— Царство мертвых? Раз ушел, возвращался-то зачем?

Энди пытался думать, но его голова была удивительно плотно набита обрывками бреда. То, что слышал парень, вполне соответствовало этой категории. Дальше он понял, что царство мертвых его устраивало куда больше, потому что там его никто не беспокоил.

— Кольцо шамана разорвано. Его сила гаснет. Нужно спешить, — произнес старик, проводя ладонью над шеей парня.

— Слушайте, — попытался вставить мальчишка, чувствуя, что еще немного, и он сойдет с ума. – Я, конечно, все понимаю… Вернее, не понимаю ничего…

— Сова очень сильна, но сокол сразится с ней…

— Я не возражаю, чтобы они сражались, но мне давно немного пора идти, иначе…

— Попробуй, — спокойно сказал шаман.

Энди попытался встать, приподнял голову, но силы закончились, и он упал назад.

— Видишь, нить жизни слишком тонка. Тот, кто разорвал ее, не отпускает тебя. Много камней внутри груди. Они закрыли источник, и русло пересохло…

Энди понял, что точно сошел с ума. Нити, камни, русла перемешались в голове, и он почувствовал, что мозг отказывает. Хорошо бы, чтобы отказала еще и память, тогда он сможет спокойно лазать по руслу в поисках этих чертовых камней. И его не будет беспокоить, что там собираются делать совы и соколы, когда появится птица-гром и задует восточный, кажется, ветер. Бред, да и только.

— Отнесите его в мой дом, — сказал Капли Дождя. — Я буду молиться. На закате начнем обряд. Напоите отваром пейотля (1). Ему нужно набраться сил.

Энди не знал, что такое пейотль, но если действие его сродни мышьяку или цианистому калию, он, пожалуй, возражать не будет.

— Я позову помощь, — с готовностью бросил Мартин.

— Мы и так голодаем, — встряла старуха, которая до этого оставалась неподвижным наблюдателем. — Нам не прокормить еще одного…

— Постыдись, бабушка, — вступилась Тиа. — Великий отец знает это, как знает и то, что делает. Нельзя бросить человека умирать, просто потому что мы бедны. Что, если бы на его месте был Мартин или я?

Энди помогли встать. Он вовсе не хотел, но остальных, кажется, не сильно это волновало. Только теперь он смог разглядеть своих спасителей. Старик в выцветшей синей жилетке. Ископаемая мумия-старуха, кутающаяся в цветастый платок. Девушка лет пятнадцати в инвалидном кресле и юноша в клетчатой байковой рубашке и шляпе с замятыми на ковбойский манер полями… Индейцы… Это казалось наваждением. Однако. Энди успел обдумать эту мысль. Отчего нет? Бредить, так бредить.

— Где я? — выдавил он.

— Добро пожаловать в нашу деревню в резервации навахо, — ответила девушка и улыбнулась. — Это наш старейшина и шаман Капли Дождя. Я – Тиа, а это мой брат Мартин и наша бабушка Джил. Мартин рано утром нашел тебя на обочине в пяти километрах и привез сюда.

В подсознании парня всплыло угасающее солнце. Потом оно оборвалось, вытеснившись темнотой.

— Сначала, — продолжила Тиа, — Мартин подумал, что ты мертв. Потом ты застонал…

— Я очень обрадовался, — улыбнулся парнишка. — Мне было бы жаль. Правда. Как тебя зовут?

— Энди.

— Красивое имя, — заметила Тиа.

— Да. Наверное.

Мальчишку ввели в помещение с низкой дверью, и он попал в другую жизнь, словно перешагнул из реальности в нереальность, оказавшись в языческом святилище. Бревенчатые стены покрывали грубые шкуры, усеянные погремушками, бубнами, какими-то трубками и иными предметами непознаваемого назначения. Смесь чужих странных запахов пропитала помещение. Энди успел подумать про гостиницу в Мексике и про Роя. Мысль не всколыхнула ничего, словно он думал о каком-то фильме, который смотрел лет тысячу назад. Парень уже лежал на низком жестком ложе, когда над ним навис шаман. Он сделал несколько немых жестов. Мальчишку раздели, и после все удалились. Энди хотел что-то спросить, но не мог даже шевельнуть губами. Он вообще ничего не мог, и даже не мочь у него едва получалось.

— Тебе предстоит долгий путь, — начал Капли Дождя. — Сокол должен набраться сил, но сейчас мне нужно видеть, где он ранен.

Шаман сделал какие-то жесты, и парень разделился. Отдельно лежало тело, отдельно то, что им не являлось, но тоже принадлежало Энди, отдельно набор чего-то еще. Парень не мог это охарактеризовать, знал только, что оно имеет к нему отношение. Он думал о себе со стороны. Лекарь приподнял его голову и влил теплый отвар. Слишком сладкий, и оттого приторно-рвотный. Ладонью левой руки Капли Дождя делал медленные круговые движения от головы мальчишки к ногам. Он сосредоточено смотрел сквозь тело парня, словно мысленно раздвигал ткани, проникая внутрь, и встряхивал погремушку в правой руке. Потом замирал, прислушивался к шуму песка в ней, а после повторял все снова. Энди постепенно успокоился, даже смирившись со своим раздельным существованием. Во всяком случае, он смог на время забыть о боли. В принципе, он, пожалуй, забыл и обо всем остальном, как-то непостижимо трансформировавшись в шум этого самого песка в погремушке. Он сам как бы тек, шуршал, и был в этом определенный смысл.

— Ребра, — говорил шаман, словно диктовал