В глубине сознания тихий голос шептал мне: а что, если желание быть любимой, стремление к стабильности в жизни заставляют меня ощущать то, чего на самом деле нет? Но я не верила, что это так. Все, что связано с Густом, было таким… настоящим. Рядом с ним я сама становилась настоящей. Мне не нужно было соответствовать чужим ожиданиям. Иногда мне даже нравилось быть такой, какой меня хотят видеть другие, но с Густом в этом не было необходимости. Уже одно то, что я могла лучше понять себя, могла – господи, как же это банально – просто распустить волосы, разжигало мои чувства к нему.

Я любила себя. Любила – или, по крайней мере, ценила – каждую свою грань. И мне нравилось открывать ему те стороны себя, которые я обычно прятала от людей по необходимости, из-за неуверенности, ради любви или по любой другой причине.

И еще один важный момент – Райли. Я всегда ее любила. Как мои чувства к Густу, так и привязанность к его дочери росли с каждым днем. Я понятия не имела, как быть хорошим родителем, но знала одно: ради этой малышки я была готова на все.

На стене гаража постепенно проявлялся пейзаж – я нечасто бралась за такие сюжеты. Рядом был портрет отца, который я нарисовала прошлым летом, и закрасить его у меня просто не поднималась рука.

– Красиво, – услышала я голос Эмми.

Я подняла голову – она шагала ко мне в ковбойских сапогах, шортах и укороченной футболке с логотипом «Корс Лайт», словно ожившая картинка с рекламного постера.

– Спасибо, – сказала я. – Пока еще не понимаю, что получится.

– Отец передал для вас ужин. Я оставила его в доме, Хэнк сказал, что ты здесь.

– Ты выглядишь уставшей, – сказала я, глядя на нее.

Вид у Эмми был какой-то подавленный.

Она вздохнула:

– На терапии говорили о маме – это очень выматывает.

– О да, – кивнула я. – Мамы – это… всегда непросто.

– Раздражает, правда, – сказала Эмми, слегка улыбаясь.

– По крайней мере, твоя мама умерла, – пожала я плечами, повторяя фразу, которую говорила ей уже не раз.

– Тоже верно, – рассмеялась Эмми. А потом, как всегда, добавила: – Она хотя бы не ушла в закат, оставив меня с барабанщиком.

Мы расхохотались. Наши проблемы с матерями были абсолютно разными, но если не смеяться над ними, то пришлось бы пролить много слез. И иногда мы плакали, но чаще смеялись и поддерживали друг друга. Приятно знать, что, несмотря на все перемены, мы все еще могли смеяться вместе и помогать друг другу.

Вдруг Эмми замерла:

– Что это у тебя на шее?

Она прищурилась, подходя ближе.

– Это… засос?

Я резко прикрыла пятно рукой.

– Нет, – слишком быстро ответила я.

Эмми отдернула мою руку. Я попыталась прикрыться другой, но она схватила меня за запястье. И тогда я сделала единственное, что показалось мне логичным. Я взяла кисть и просто закрасила засос краской.

– Тедди! – воскликнула Эмми. – Да что с тобой не так?

– А что не так с тобой? – парировала я. – Это буквально нападение, Клементина!

Я пыталась ее оттолкнуть, а она – подобраться ближе.

– Я знаю, что ты больше не спишь с ветеринаром. – Ее зеленые глаза пристально смотрели на меня. – Так кто же тогда оставляет засосы у тебя на шее?

Не успела я подумать, как правда сорвалась с моих губ. Я не умела лгать своей лучшей подруге.

– Твой брат! – выпалила я.

Эмми застыла.

Она все еще смотрела на меня, но, похоже, не видела. Я знала признаки ее зацикленности на мыслях, и она явно начинала уходить в себя. Через пару секунд она тряхнула головой, приходя в себя, а потом шлепнула меня по руке.

– Скажи спасибо, что я не Густ, а то ты бы уже получила по лицу! – возмутилась она. – Ты вообще думала об этом?!

– Я не виновата, что от тебя ничего не скроешь! – ответила я. – Но мне кажется, сейчас самое время вспомнить, как ты злилась, когда Густ врезал Бруксу, и перестать на меня кричать.

– Я не кричу!

Эмми замерла, осознав, что действительно кричит. Глубокий вдох.

– Я не кричу, – повторила она уже тише. – Просто… Слишком много информации за один раз, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула я. – Я собиралась тебе рассказать.

– Когда? – прищурилась она.

– Скоро, – ответила я, и это, возможно, было правдой.

Сначала я была не уверена, есть ли вообще о чем рассказывать, потом у отца случился сердечный приступ, а потом я разрыдалась в пикапе Густа, и все изменилось.

Эмми медленно моргнула.

– Уточняю для ясности… Ты реально… – она поморщилась, слова будто застревали у нее в горле, – спишь с моим братом?!

– Я думала, Люк Брукс уже давно избавил тебя от стеснительности, – съязвила я.

– Не время для шуток, Тед, – сказала Эмми, подняв ладонь.

– Извини, – пробормотала я.

– Итак… – сказала она через секунду.

– Итак, что?

– Ты спишь с моим братом? – спросила она.

Я скрестила руки.

– Мне не нравится такой разговор, – сказала я.

– Мне тоже, – ответила Эмми. – Не очень весело оказаться по другую сторону допроса, правда?

– Не весело, – сказала я, чувствуя себя пристыженной. – И да, я сплю с твоим братом.

Эмми снова скорчила гримасу, и я с трудом сдержала улыбку. Мне было жаль, что подруга узнала обо всем таким образом, но, честно говоря, наблюдать за ее реакцией было забавно.

– Так это все из-за того, что вы все время рядом? Или секс из ненависти?

Меня передернуло. Как будто только такие причины могли связать нас с Густом. Настроение резко испортилось. Смешно уже не было. Теперь я разозлилась.

– Ни то, ни другое, – раздраженно покачала я головой.

– Тогда что?

Эмми тоже скрестила руки на груди.

– Не знаю, – призналась я. – Но это не просто секс. И не просто случайность. Это больше. Это просто… больше, понимаешь?

– Не понимаю, – заявила она. – Вы даже не нравитесь друг другу.

– Может, и так, Эмми, – сказала я, стараясь говорить спокойно, хоть внутри все кипело. – Я не могу объяснить, но мы с ним… просто подходим друг другу, и все тут, ясно?

– Я даже не знала, что ты хочешь отношений, Тедди. Ты никогда об этом не говорила. Поэтому,