– Ты знаешь.

Это был не вопрос. Утверждение. Олли опустил голову, будто бы сдаваясь.

– Я теперь одна. Нет больше никаких нас. Мы перестали существовать в тот миг, когда ты перестал за нас бороться. – В каждом слове звенела знакомая мне любовь, распространялась с каждой частичкой силы, которую я смогла собрать.

Назови меня лицемеркой. Назови эгоисткой. Давай же, ненавидь меня.

Но дело было вот в чем: Олли знал, как довести до меня до такого состояния. Он каким-то образом знал, как сломать мои стены, он давил, давил и не отпускал.

И я тоже знала, что сейчас нужно было Олли.

Чтобы вернуть Олли, я должна стать девушкой без эмоций. Без чувств. Чертовой психопаткой – той, за которую он когда-то так сильно боролся.

– Я не хотел говорить того, что сказал на бдении! Я это не всерьез! Я никогда не переставал бороться! – голос Олли звучал все громче. – Послушай, мне жаль. Мне так чертовски жаль, но я все еще борюсь. Каждый день для меня – нескончаемая битва, но я не сдавался. Несмотря на все мои слова, я не сдавался…

Олли продолжал умолять, а я умудрилась закрыть глаза и выключить в душе свет.

«Это не навсегда, – напомнила я себе. – Это ненадолго».

Я мысленно считала, пока боль не унялась и сердце не возобновило прежний, спокойный ритм.

А потом открыла глаза.

Олли говорил, а потом вдруг замолк, не успев закончить фразу. Он посмотрел на меня.

Я скрестила на груди руки и опустила взгляд в пол.

– Подними.

– Мия? – Олли тяжело задышал и нахмурился.

– Розу. – Я пнула бумажку у наших ног. – Подними розу.

Олли несмело наклонился и поднял розу, а потом посмотрел на меня. На лице его застыло недоуменное выражение – он пытался понять, чего я добиваюсь. Но я не позволила ему этого сделать. Я была опустошена. Я все поняла: больше у него не получится причинить мне боль. Не тогда, когда на мне маска.

Я сделала это ради него. Только так у меня получится до него достучаться.

– А теперь разорви ее.

– Нет, – прошептал он. – Не надо так.

– Порви ее, Олли! – закричала я, и Олли зажмурился.

Голос мой звенел от гнева. Меня трясло, но я не позволяла огню зажечься в моих глазах. Мне нужно было создавать видимость.

Олли медленно порвал розу, и кусочки ее закружились, падая на пол. Как только последняя бумажка опустилась на мой ботинок, я снова поймала взгляд Олли.

– А теперь извинись.

– Мия, прошу тебя. Это… бессмыслица какая-то. – Он протянул ко мне руку, но я сделала шаг назад.

– Тебе так нравится это слово… что ж ты молчишь?

Олли опустил руку.

– Мне жаль!

– Да не передо мной извиняйся. Перед розой!

Олли опустил подбородок и вытянул руки по швам.

– Я, черт подери, извиняюсь. – Он посмотрел на меня. – Так лучше?

Я опустила взгляд: кусочки розы белели на полу.

Я раскидала их ногой.

– Не-а, лучше не стало, она ведь все еще разорвана. Похоже, одного извинения мало. Это вот я. – Я указала на оригами. – Это мое чертово сердце, и извинения твои ничего не изменят и ничего не исцелят. Твои извинения не сложат то, что разбилось. На этот раз у тебя получилось избавиться от нас. Навсегда.

Наконец до него дошло. Он закрыл ладонями глаза и отошел назад.

– Мия, ты ошибаешься. Ты так ошибаешься… ты не понимаешь! – Он упал на колени. – Я все исправлю. Я исправлю нас и… мы все это переживем, потому что нам суждено быть вместе…

Олли продолжал бормотать сквозь слезы, собирая кусочки оригами у меня из-под ног.

– Я этого не приму. Ничего не… я все исправлю.

Я сделала шаг назад. Олли наконец оказался там, где я и хотела его видеть – ползая на коленях и умоляя. Его длинные пальцы хватали меня за бедра, не желая отпускать. Он уткнулся лицом мне в колени и продолжил бормотать неразборчивые обещания и извинения.

– Катись в ад, Олли. – Я отпрянула назад, и он упал, успев выставить вперед ладони. – Ты для меня – ничто.

Власть. Любовь была властью. Но если любовь возьмет над тобой вверх, она может вытащить на поверхность как лучшее в тебе, так и худшее. Игра в поддавки, все для того, чтобы удостовериться: это не ты бессилен. Я могла бы назвать этот момент худшим в своей жизни – я намеренно причинила боль любимому человеку, просто чтобы кое-что доказать. Да, я хотела причинить ему боль… но лишь для того, чтобы вернуть его.

Это должно сработать.

Я шла вперед, смаргивая пустоту. В глаза мои вернулся свет.

Олли позвал меня по имени. Боль вернулась. Слезы наконец потекли из глаз.

Вернись ко мне, Олли.

Одиннадцать

С приходом ночи умирают все звезды,

но ты все равно не одна.

Я прохожу сквозь множество стадий,

но не исчезну.

Когда все будет потеряно,

загадай на меня желание. Как на звезду.

– Cовет от Луны.

Оливер Мастерс

Олли

– Зачем я вообще, блин, разорвал ту розу? – пробормотал я, обращаясь к себе… к Зику… к небесам… к любому, кто готов был слушать.

Я стоял на коленях у края матраса, на котором разложил кусочки оригами. Крошечные тонкие бумажки выскальзывали из рук – прямо как Мия.

Мой мозг, мое сердце и мое тело – в тысячный, черт подери, раз – ополчились друг на друга. Но ускользала от меня Мия.

Нужно все исправить. Я должен это сделать.

Не хочу, чтобы она снова стала такой, как прежде, когда только приехала в Долор.

– Я должен все исправить, приятель. Просто обязан, – произнес я, и Зик кинул мне через матрас маленькую бутылочку.

Клей?

Я резко поднял голову на Зика, схватил клей и вытянул вперед руку. Успокоил дыхание, отодвинул в сторону весь свой гнев – он мне сейчас не поможет.

– Откуда у тебя это?

Зик пожал плечами и что-то показал на пальцах.

– Я и не знал, что у нас есть комната для творчества. – Я повернулся к кусочкам розы и попытался склеить две бумажки.

Я торопился. Мне хотелось снова увидеть розу целой, и я с силой зажал их между большим и указательными пальцами. Это сделало только хуже: когда я разнял пальцы, бумажки распались на два промокших кусочка.

– Черт побери! – горько усмехнулся я, проведя рукой по матрасу и рассыпав бумажные кусочки повсюду.

Я буквально сложился обратно на пол и закрыл лицо ладонями.

– Она права, приятель. Кажется, на этот раз я не смогу ничего исправить.

На плечо легка теплая рука – Зик меня тряс.