Она потрясла рукой.

– Не надо ругаться, дорогая. Это тебя не красит. – Я сделал шаг, но и она тоже, так, что встала прямо у меня на пути.

– Подскажи, что мне сделать, Олли. Как напомнить тебе? – В тоне Мии сквозило отчаяние.

В глазах ее угасала надежда.

Но она не могла мне ни о чем напомнить. Я и так все прекрасно помнил.

– Никак. Все кончено. Отпусти меня, – с силой отчеканил я.

Мия коснулась моего лица, и я замер. Всем телом. Даже сердце мое остановилось, подчиняясь ей, словно последний дурак. Ожидая ее приказов.

– Прошу, посмотри на меня, – прошептала она.

Для этого мне нужно было повернуться всего лишь на долю сантиметра. Но даже это движение выпило бы из меня все соки, которых почти не осталось.

И я все равно почувствовал себя еще более опустошенным, когда глаза наши встретились. Мне было плевать абсолютно на все, но я тем не менее приложил свою руку к ее. Я хотел убрать ее пальцы с лица, но что-то внутри меня оборвалось.

Я не мог пошевелиться.

Мия подошла чуть ближе, приподнялась на носочках, и глаза мои закрылись сами собой, когда губы ее едва коснулись моих. Она чуть отодвинулась, и я снова посмотрел на нее.

По ее переносице и щекам разбежалось двенадцать веснушек. В золотисто-карих глазах сиял огонь ее души. Этот сладкий вкус и божественный аромат…

– Мия…

Настоящая поэзия.

Внутри меня развернулась битва.

Злодей против героя. Ангел против демона. Небеса против ада.

Сквозь меня пронеслась волна эмоций, и я позволил себе окунуться в нее. Просто ничего не смог поделать. Вся вина лежала на Мие, только на ней. У нее были в руках все ключи. От всех дверей.

Мои губы отчаянно впились в ее – я держался за Мию, как утопающий за соломинку. Но даже этот якорь не мог победить парализующие волны.

Потому что все вдруг закончилось. И я отпрянул от нее.

– Какой же я идиот, – прошептал я, и темнота внутри меня рассмеялась так, словно в этом не было ничего страшного.

Я окинул Мию взглядом, представляя на ней руки брата. Представляя, как он прикасался к ней. Как она была его прежде, чем стать моей.

– Держись от меня подальше, Мия.

Пять чертовых слов.

Они оставили во мне ужасную черную дыру, но я все равно развернулся и ушел.

И Мия плакала по мне на том самом месте, где я ее оставил. Я передвигал ноги одну за другой, но какая-то крошечная часть моего сердца, до которой не добрались таблетки, кричала вместе с ней, пытаясь выбраться наружу.

Я сунул руки в карманы и сжал кулаки. А потом закрыл глаза.

Один

Две самые медленные смерти – отсутствие и время.

Оливер Мастерс

Мия

Спустя семь месяцев

Он смотрел на меня не мигая, без улыбки. Кто-то другой подумал бы, что ему просто скучно. Но я знала Зика уже почти год: так он выражал удовольствие.

По выходным в комнате для групповой терапии никто не бывал, и поначалу я приходила сюда, чтобы унять мысли об Олли и занять чесавшиеся руки. Но теперь я играла на пианино каждую субботу для того, чтобы успокоить и разум Зика тоже.

Доктор Конуэй говорила, что состояние Зика начало улучшаться после того, как я стала играть для него. И я этому ужасно радовалась. Хоть раз мне удалось сделать чью-то жизнь лучше, а не наоборот. Неплохое такое чувство.

Олли исчез, но время, проведенное с ним, изменило меня. Олли изменил меня.

– Так, Зик, наш час закончился, – я положила ладони на колени.

Зик как обычно промолчал, изобразив «спасибо» руками. Что тоже стало для меня обыденностью.

Некоторые жесты я выучила с его помощью, но большинство нашла в библиотечной книжке. Язык жестов давался мне нелегко, но Зик относился ко мне с терпением.

Я поднялась. Руки Зика изобразили «О», и я сразу поняла, что последует за этой буквой. Зик придерживался рутины: каждую субботу после игры на пианино он упоминал Олли.

Я не видела его с тех пор, как он исчез. Никто не открыл мне тайну того, почему вдруг директор Линч решил вывести его из программы, но слухи здесь, в Долоре, распространялись с той же скоростью, с которой Мэдди раздвигала ноги. Кое-кто винил в этом беспечность Линча и фаворитизм – словно они знали то, чего не знали все остальные. Говорили, что директор решил выпустить Олли за то, что тот был образцовым воплощением всех ценностей Долора. Другие думали, что его временно отстранили, пока не закончится связанное с его братом расследование. Все эти слухи звучали довольно правдоподобно, и Линч их не опровергал.

Но вот что не поддавалось сомнению: я по нему скучала.

Первые три месяца без него я еле пережила. За другие три… я попросту онемела. Все во мне онемело. Неизвестность делала еще хуже: я не знала, увижу ли его еще хоть раз. Не знала, в порядке ли он. Не знала, стало ли ему лучше.

– Держись от меня подальше, Мия, – вот какими были его последние слова.

Но я не собиралась его слушаться. Он был не в своем уме, об этом и предупреждал. И неважно, где он, здесь или снаружи, я всегда останусь рядом с ним.

Потому я запомнила не эти его последние слова, а другие – те, что Оливер произнес в ночь, когда признался мне в любви прямо в Полоумном приемнике.

– Оставайся со мной, даже если меня не будет рядом.

И теперь его в самом деле не было рядом.

Прошло семь месяцев, и его не было рядом. Но я все равно мысленно оставалась с ним.

Каждую субботу я отвечала Зику одно и то же.

– Закрой глаза. – Я выдавила из себя нечто, похожее на улыбку.

В голове вдруг раздался ровный, призрачный голос Олли.

«Если трудно будет выносить реальность, просто закрой глаза. Не зря ведь нас наделили воображением».

Я зажмурилась, борясь с подступающими слезами.

Только не на глазах у Зика.

– А ну стой! – приказала я, закрыв за собой дверь в комнату и выглянув в коридор. Блондинистый парень тут же замер на месте, и я прищурилась.

– Джейк? Это ты?

Джейк медленно обернулся: он с такой силой растянул тонкие губы в улыбке, что они грозили совсем упорхнуть с его лица.

– Дрянь!

В следующее мгновение Джейк заключил меня в объятия, такие крепкие, что пол мгновенно ушел из-под ног.

После окончания учебного