«Слушай, ты не обижайся, если я неправ, но ты, вообще-то, написал одну строчку. Что тебя расстроило? Ты завидуешь ему, тоже хочешь семью?»

«У меня есть семья».

Да, у Володи была какая-никакая, но семья. Юру тоже хотелось бы считать её частью, но делать столь громкие заявления Володя пока не решался — наивно, да и незачем бежать впереди паровоза. Однако Юра прав: он был немногословен, и злился, и завидовал Вове. Но было ещё кое-что сокровенное, чем Володя не делился ещё ни с кем.

«Вообще-то, да, я тоже хочу детей, но какая разница, их всё равно у меня никогда не будет», — написал он и долго смотрел на сообщение, раздумывая, отправлять ли его Юре. Вздохнул, закрыл глаза и всё же отправил.

Ответ прилетел быстро:

«Ребёнка можно усыновить».

«И кто даст это сделать такому, как я?»

«Какому “такому”? Умному? Богатому?»

«Юр, ну не надо, ты же понял, о чём я».

«Вообще-то, не понял. Если ты об ориентации, то, во-первых, попробуй это докажи, а во-вторых, даже если узнают и не разрешат в Украине, то скоро разрешат в Германии. Ты же знаешь, что активисты борются за то, чтобы нам разрешили всё это».

«Думаешь, у них получится?» — написал Володя, хмурясь.

«Я в этом уверен. Пусть не скоро, пусть через десять лет, но в Германии геям позволят вступать в полноценный брак и вполне вероятно, что в этой жизни разрешат усыновление и суррогатное материнство».

Какая разница, что там будет в Германии? Это Юрина страна, а не его, Володя как был там гостем, так гостем и останется. На улицах Берлина, в Дахау и даже в Юрином доме он ни на минуту не задумывался остаться там насовсем. Стать мигрантом? Снова? Ну уж нет. Ему ещё в юности хватило такого стресса, хотя изменения, казалось бы, были минимальные — что Россия, что Украина в те времена были практически одним и тем же.

Они переписывались с Юрой больше часа, но этот разговор не развеял Володиных сомнений, легче ему не стало, как, впрочем, и не стало понятнее, в чём дело.

Попрощавшись с Юрой, Володя получил сразу три целующих смайлика в ответ и отправился спать.

Но, прежде чем лечь, торчал у зеркала, искал морщины, седые волоски и проплешины. В детстве они с Вовой были похожи как две капли воды, а если Вова уже лысый, выходило, что и Володя тоже может облысеть через четыре года? «Не может быть», — не верил он, оценивая свои ещё тёмные, ещё густые волосы. Пока всё было в порядке, но тем не менее нашлось два седых волоса. Володя их вырвал.

Он выпил таблетку. Лежал в кровати и разглядывал тени на потолке, устроив руку на тёплом боку Герды, заливисто храпевшей рядом. Не прошло и получаса, как Володя начал медленно засыпать. А в голове продолжала крутиться навязчивая мысль: «Вова не может постареть, он не имеет на это права». Уже проваливаясь в сон, Володя догадался, почему так испортилось настроение: он не мог простить Вове старости, ведь когда-то испытывал к нему чувства. Вова был самым первым, всё началось с него.

В тот день в Москве было солнечно, но порывы прохладного ветра уже предсказывали приближение осени. И всё же у четырнадцатилетнего Володи было аж два повода для радости.

Во-первых, родители купили ему новенький велосипед «Салют». Дожди перестали лить только сегодня, и можно было наконец вдоволь гонять по двору на зависть соседским ребятам. А во-вторых, послезавтра должен был приехать из Твери Вова. В этом году он поступил на первый курс московского института, и, пока ему не дали общежитие, тётя и дядя согласились приютить его у себя.

Володя не виделся с Вовой уже очень давно — года четыре. Последний раз, совсем маленьким, после пятого класса, он ездил под Тверь к бабушке с дедушкой. Тогда им с Вовой было весело вместе гулять и играть, ходить на речку и помогать бабушке в огороде. И Володя был уверен, что и теперь им будет очень весело вместе!

Володя затормозил у статуи с читающими девушками-пионерками. Две гипсовые фигуры в школьных платьицах, склонившиеся над учебниками, напомнили Володе, что до первого сентября осталось меньше недели.

«Ну и ничего, — подумал он. — И после школы будет время погулять с Вовой! К тому же он старше, будет помогать мне делать уроки! — Он слез с велосипеда и, поставив его у ствола высокого раскидистого дуба, залез на постамент статуи, уселся рядом с пионерками и стал болтать ногами. — А ещё можно сводить его на стройку, полазаем там, покажу ему котлован! — думал он. — А ещё поднимемся на крышу пятиэтажки, вот будет клёво!»

Планируя, где они будут гулять и как проводить время, Володя заметил вошедшего во двор высокого парня с рюкзаком за спиной и дорожной сумкой в руках. Но, даже прищурившись, не смог разглядеть его лица. И только когда тот дошёл до крайнего подъезда четырёхэтажного дома, Володя понял: это же Вова! Он вытянулся за пять лет, стал шире в плечах, и в нём действительно было тяжело узнать мальчишку из Володиных детских воспоминаний.

Подняв увесистый велик за перекладину, даже не подумав, что быстрее будет на него сесть и доехать до дверей, Володя побежал вслед за братом. Запыхавшись и вспотев, догнал его уже на четвёртом этаже. Вова, зажав дверной звонок, обернулся на радостный крик:

— Вовка! Ты же только послезавтра должен был приехать!

— Привет, — сухо поздоровался Вова. — Ага, должен был, но билетов на сегодня не оказалось — в последний момент поменял.

Затащив велик на последнюю ступеньку и бросив его прямо на пол, Володя хотел было обнять брата, но остановил свой порыв. В спокойном взгляде Вовы было куда меньше радости, чем ожидалось.

Вова протянул ему руку для рукопожатия, совсем как взрослый. Володя нервно вытер вспотевшую ладонь о шорты. Кожа у Вовы была сухой и тёплой, он крепко сжал его руку, а Володя вздрогнул от этого прикосновения — по телу будто