—Случилось Это, — с гримасой полного отвращения мужчина тычет пальцем в сторону сына. — Пошел вон, стервятник!

Это… Как хлам, как предмет, как мусор…

Ни один мускул не вздрагивает на лице Максима.

С виду полное равнодушие и безразличие.

Но я чувствую его. Знаю, что его душа плачет мужскими скупыми слезами, но такими глубокими и сильными, что ощущаю всю его боль в себе. Я хочу забрать ее всю, вылечить, приласкать, успокоить…

Глаза Максима мгновенно чернеют, лицо искажается отвращением и презрением, а руки сжимаются в кулаки.

— Я-то пойду. И в сторонке подожду, пока ты, Иван Сергеевич, старый жадный шакал будешь гнить и разлагаться от своей алчности и подлости. А потом… — замолкает и задумывается, — всем же известно, что стервятники питаются падалью?

— Ох… — вскрикивает Полина Андреевна и прикрывает ладонью рот.

Максим отшвыривает стул и выходит, пошатываясь, из кухни, а у меня перед глазами стоит его обезображенное ненавистью лицо.