Глава 22

Звонкий смех сына перекрывает гул беседы посетителей поблизости от меня, когда он вместе с Артёмом в очередной раз съезжает со «штормовой горки» — самой крутого по спуску аттракциона местного заведения.

Расположившись в одном из шезлонгов около волнового бассейна, я не перестаю любоваться на улыбки самых близких и родных мужчин в моей жизни, сияющие на их лицах. Хотя сердце всё равно предательски сжимается, так и напоминая мне, что видимый образ безмятежной радости вокруг нас — всего лишь иллюзия. И совсем скоро она растает.

А вот то, что останется потом… даже предполагать страшно. Но, чем больше времени я провожу в одиночестве, наблюдая за ними, тем всё больше и больше хочется верить, что в конечном итоге всё будет хорошо. Ведь Рупасов же обещал, что мы начнём всё заново и оставим прошлое — в прошлом, справимся с тем, что было, и не будем зацикливаться на плохом.

Остаётся только надеяться, что он сдержит своё обещание…

Как только Артём покидает Матвея, оставив его упражняться на территории импровизированных джунглей, являющихся зоной для самостоятельной деятельности детей, и возвращается ко мне, тут же намереваюсь покончить с этой неопределённостью.

— Что мы здесь делаем? — интересуюсь сходу.

Получаю от Рупасова очередной снисходительный взгляд. И очень стараюсь концентрироваться на теме разговора, а не на том насколько же манят прикоснуться капельки воды, стекающие по его мускулистому обнажённому торсу.

— То есть ты реально не слышала, когда пацан жаловался на то, что твоя свекровь ему в воду залазить не давала, хотя там, где они отдыхали, было несколько водоёмов, в которых купались все, но только не они? — отвечает вопросом на вопрос Артём.

На мгновение становится стыдно. И правда ведь не слышала. Но потом вспоминаю, что моя интерпретация вопроса намного шире, нежели озвучивание видимого повода, по которому мы сюда приезжаем, поэтому демонстративно усмехаюсь в неверии и скрещиваю руки на груди, приподнимая бровь в ожидании большего, чем он говорит. Надо же как-то подвести разговор к основной теме, которая в скором времени разъест меня изнутри, если мы не обсудим.

— Что, считаешь я не способен проявить участие к жизни мальчика? — невозмутимо добавляет Рупасов. — Ему захотелось искупаться, а я всего лишь выполнил желание. Что тут такого сверхъестественного, Жень?

То, что я могла бы предположить или соотнести к его поведению, давно не сходится с реальностью, поэтому предпочитаю промолчать по этому поводу, немного меняя тему, раз уж с этой стороны зайти не получается.

— Договаривались же сначала к Роме заехать, обсудить возможность того, чтобы мы с Матвеем вернулись в дом матери, а уже потом импровизировать, как тебе больше нравится… — проговариваю с укором.

Вот только мужчину и это нисколько не пронимает.

— Как видишь, планам свойственно меняться, — безразлично пожимает плечами он.

К нам подходит молодая девушка в цветастой униформе из разряда местного обслуживающего персонала. В её руках заказанные нами немного ранее напитки и сахарная вата, которую захотелось сыну, поэтому приходится сделать временную паузу. Артём отворачивается от меня, наблюдая за тем, как Матвей, также заметивший принесённое, вылазит из воды и направляется в нашу сторону.

— Кроме того, в дом твоей матери, а ещё лучше — сразу в мою квартиру, вы поедете в любом случае, прямо отсюда. И мнение федерального судьи меня больше не интересует, — дополняет он, как только девушка покидает нас. — Как только твой Агеев станет доступен, сообщишь ему по телефону. А если не можешь — сам скажу.

Да твою ж мать!!!

— Ты не прав, — возражаю мягко. — И вообще: нам поговорить сначала надо кое о чём… — дополняю, но не договариваю.

Матвей подходит к шезлонгам и приходится умолкнуть.

— Да, ты права, Жень. Позже обязательно поговорим, — всё же отвечает Артём.

На его лице расплывается радостная улыбка. Он больше не смотрит на меня. Только на Матвея. И столько искреннего тепла светится в синих глазах, что моё сердце в который раз болезненно сжимается.

Больно. Очень больно. И, в скором времени, не мне одной так будет.

— О чём это вы поговорите? — незамедлительно интересуется сын.

Семилетка переводит заинтересованный взгляд то на меня, то на Артёма. Но, если я в растерянности молчу, не зная, что сказать, то вот Рупасов сохраняет былую невозмутимость и дальше.

— А это наш с твоей мамой давний большой секрет, — заговорщицким шёпотом сообщает он, склонившись к мальчику ближе. — Даже твоему папе знать не положено. Оказывается, твоя мама не любит сахарную вату!

Матвей неопределённо хмыкает и смотрит на Артёма… с восхищением?

— Она просто не пробовала, — гордо задирает подбородок сын. — Но мы её заставим!

Серый взор пристально прищуривается, смерив меня с ног до головы в явной задумке исполнить обещанное, на что Рупасов благодушно улыбается и треплет Матвея по мокрым волосам. Временная пауза, исполненная идиллией безмятежности, отвлекает моё внимание, поэтому не сразу реагирую, когда Артём вооружается кусочком сладости, которую я с детства терпеть не могу, и бесцеремонно запихивает мне в рот! Мне только и остаётся, что проглотить продукт из растопленного сахара, а вместе с ним и кучу ругательств преимущественно матерного характера, так и просящихся наружу.