Каждый год в универе проводится «Студенческая весна». Но наш декан любит выпендриться, а потому на филфаке проводится еще и «Студенческая осень». Невероятная муть, но многим нравится, в особенности - тем, кто не оказался в ней задействован. Раньше эта беда обходила меня стороной, но в этот раз декан решил, что в культурную программу будет входить постановка «Ромео и Джульетты». И так загорелся этой безумной идеей, что даже пригласил профессионального режиссера из ТЮЗа. А меня - будто и без того проблем мало! - назначили консультантом и заставили посетить несколько репетиций. Точнее, Морозова и меня.

Зачем это было нужно - лишь одному декану ведомо, но приказ есть приказ. Так что теперь я не только находилась в рабстве у противного выскочки, набирая дурацкие тексты, но еще и задерживалась с ним после работы из-за постановки. Это не говоря уже о том, что репетиторство я тоже не бросала. Ни минуты свободного времени - эх, зря я раньше жаловалась на жизнь!

А вот Ольга Беседина, наоборот, горела желанием посещать эти нелепые мероприятия. Она увязалась с нами, хоть ее никто и не заставлял.

Первую репетицию я не забуду никогда. Режиссер оказался очень нервным мужчиной: уже на подходе к актовому залу я услышала звучные выкрики. Когда-то профессор Колесников и профессор Корнилов выпустили «Словарь русского мата», и теперь студенты филфака изучали его на первом курсе. Но то, что вырывалось из уст режиссера… такого даже в том словаре не было!

Правда, когда мы заняли места в первом ряду и стали смотреть постановку, я немного прониклась сочувствием к этому бедному человеку. Дело в том, что некоторые номера зачем-то сделали музыкальными. Но у Джульетты, которая напоминала юную Олю Беседину, не было ни слуха, ни голоса, да и Ромео пел как лось в брачный период.

Я долго сдерживалась, но потом закрыла лицо руками и стала беззвучно смеяться.

- Тебе что, не нравится постановка? - с серьезным лицом спросил Морозов. Я сидела с правой стороны от него, а Беседина - с левой.

- Почему же, она великолепна, - задыхаясь от смеха, выдавила я, - прямо в соответствии с традицией.

- Какой еще традицией, что ты несешь, Горячева? - влезла Беседина. - Это же трагедия, а они цирк устроили.

- Есть гипотеза, что «Ромео и Джульетта» - не трагедия, а пародия на трагедию. В таком случае - действительно, ставят правильно, - объяснил ей Морозов, а потом снова обратился ко мне. - Так ты считаешь эту гипотезу верной?

- Считаю, что в этом… - я не успела договорить, потому что мы вдруг оказались в центре внимания нервного режиссера.

- Эй, вы, эксперты! - крикнул он нам, - чего там трындите? Ну-ка, быстро сюда!

- Мы? - переспросил Морозов.

- Да, вы! Покажите этим юным блеющим овечкам, как играть настоящую страсть.

Морозов хмыкнул, но встал, за ним поднялась и Беседина.

- Нет, не ты! - замахал руками режиссер и кивнул на меня, - она!

- Почему это она? Я уже игра…

- По кочану, - перебил ее режиссер. - Девчонка похожа на мадонну эпохи Возрождения, а ты - дылда, да и патлы у тебя крашеные.

Беседина надула губы и села на место.

- Так, эксперты, пошевеливайтесь!

Мы поднялись на сцену.

- Слова знаете?

- Перевод? - машинально уточнила я.

- Нет, блин, оригинал! - съязвил режиссер. - Конечно, перевод!

- А какой - Радловой или Пастернака?

Режиссер с сочувствием посмотрел на Морозова:

- Она больная, да?

- Нет, - улыбнулся тот. - Она – филолог.

- Один хрен. Ладно, приступайте. «Любовь меня на поиски толкнула…»

- «Любовь меня на поиски толкнула…», - начал Морозов, и в глазах его блеснули озорные искры. Было видно - он еле сдерживается, чтоб не засмеяться.

Черт! Я почему-то так растерялась, что язык прилип к нёбу. То есть начала я еще более-менее бодро, но слова: «Милый мой Ромео! Скажи мне, вправду любишь ли меня?» промямлила уже совсем невразумительно.

- Сто-о-оп! - заорал режиссер. - Тьфу. Отстой. Но есть ты - еще ладно, - он кивнул Морозову. - А ты - повернулся ко мне, - полный отстой. Идите отсюда, толку от вас никакого.

- Ну вот, Горячева, режиссер сказал, что ты - полный отстой, - громко и очень радостно повторила Беседина, когда мы вернулись на места. - Я ж говорила, что лучше могу!

- Я просто половину слов забыла! Если б он предупредил, дал возможность подготовиться, я бы нормально сыграла, я бы смогла! - почему-то я стала перед ней оправдываться, будто больше заняться нечем.

- Не-а, не смогла бы, - Морозов снова стал усмехаться.

- Это почему же?

- Потому что, - он наклонился к моему уху, - ты меня… как там было? - ненавидишь-ненавидишь.

- Я умею разделять профессиональное и личное.

- Неужели? Что-то не заметил.

- Чего вы там шепчетесь? - Беседина чуть голову не вывернула, пытаясь услышать, о чем мы говорим, но Морозов уже отвернулся от меня и, улыбаясь, смотрел на сцену.

В общем, как вы понимаете, жилось мне в то время несладко. Но самое поразительное в этой истории было то, что я все-таки пошла на эту глупую «Студенческую осень». Хотя обычно подобные действа обхожу за километр.

Надо сказать, что за очень короткий срок режиссеру удалось добиться невозможного: постановка выглядела почти прилично. После нее было еще несколько небольших выступлений, а затем актовый зал превратили в подобие диско-бара.

Я умом понимала, что пора бы уходить, но всё не уходила, тем более, что Машка вцепилась мертвой хваткой: без меня ей, видите ли, было скучно.

- Викуль, я коньячок припасла, пошли тяпнем, веселее станет, - уговаривала она меня.

- Нет, спасибо, мне твоего вина хватило.

- Да что же там за вино такое, о котором столько разговоров! - повернув голову, я увидела Андрея.

Ну и ну. Похоже, не только я изменила сегодня своим принципам. Андрей тоже никогда не посещал подобное - не было его и на спектакле, а вот сейчас вдруг появился.