Под конец застолья начинает темнеть. Азамат уже давно растянулся во весь немалый рост на ковре и пристроил голову мне на колени. Я же каверзно расплела ему волосы и сижу, глажу по всей длине, сколько дотягиваюсь. Он только что не мурчит. Народ вокруг уже даже перестал тыкать в меня пальцами и шушукаться. Кажется, все приняли как должное, что у Байч-Хараха ужасно ласковая жена.

Начались песнопения. Интересно, что бородатые Старейшины принимают в них живейшее участие, и у многих даже вполне приличные голоса. С моей пролетарской точки зрения, гораздо приятнее, чем у профессионального певца, который вместе с музыкантами надрывается. А вот бритые Старейшины рта не раскрывают.

— А почему духовники не поют? — спрашиваю сонного Азамата.

— Ещё бы они запели, — усмехается он. — Если духовник поёт, то получается молитва-заклинание, ну знаешь, гуйхалах. А вон тот Старейшина… который нам хомы заговаривал… он и говорить не может, такая в нём сила. Чуть губами шевельнёт, уже чудеса творятся. Любовь богов даром не даётся, знаешь ли.

Ох, знаю. И очень надеюсь, что Азамат уже заплатил за сто лет без бед. Я поднимаю лицо к небу и возношу свой собственный молчаливый гуйхалах, чтобы все дальнейшие сражения в своей жизни он выигрывал так же легко, как сегодняшнее. Музыка подхватывает мою просьбу и уносит в темнеющее небо над головами счастливых людей.