Мой. Навсегда мой.

Дверь палаты открывается. Входит отец с букетом белых роз — наверное, для меня. Он приносит цветы каждый день, пытаясь как-то загладить свою вину.

Хотя в чем его вина? Он просто любил меня по-своему. Неправильно, но любил.

— Каролина, — тихо зовет, — выйдем на минутку?

Оглядываюсь на Богдана — он спит, лекарства сделали свое дело. Киваю и встаю. Папа ведет меня за дверь, к окну в конце коридора. Несколько секунд мы стоим молча. Он вертит в руках букет, подбирая слова.

— Доченька, — начинает он наконец, — мне нужно тебе кое-что объяснить. О том, что произошло неделю назад.

— Папа, я все понимаю. Это было покушение…

— Нет, — перебивает он. — Ты всего не понимаешь. Это было не просто покушение. Это была операция, спланированная до мелочей.

Смотрю на него, ожидая продолжения.

— Служба безопасности разбирается, — вздыхает отец. — Выяснилось, что кто-то из моего окружения виноват в этом. Кто-то очень близкий. Именно поэтому охрана была ослаблена. Именно поэтому все прошло именно так.

— Кто? — шепчу я.

— Пока не знаем. Но найдем. Обязательно найдем, — его голос становится тверже. — Тот, кто предал меня, заплатит. Но речь не об этом.

Он поворачивается ко мне и кладет руки мне на плечи.

— Каролина, я был неправ. Во всем неправ. Я пытался контролировать твою жизнь, решать за тебя. Думал, что знаю лучше, что мой опыт важнее твоих чувств.

Он признает. Папа признает свою ошибку.

— А Богдан… — продолжает он, и в его голосе появляется что-то новое. Уважение? — Он настоящий герой. Он пожертвовал собой, чтобы спасти всех нас. Он не думал о себе, о последствиях. Он думал только о тебе.

По щекам катятся слезы — не могу их сдержать.

— Я проверил его, — говорит папа. — Навел справки. Богдан Ярославович Лукьянов. Бывший оперативник спецподразделения. Ушел в отставку после ранения два года назад. Безупречная репутация, награды, благодарности.

— Знаю, — киваю. — Он мне рассказывал недавно.

— Итак, — отец делает глубокий вдох. — Я не против ваших отношений. Более того, я буду рад, если ты выберешь его.

Замираю. Переспрашиваю:

— Что?

— Я сказал, что не против. Богдан — достойный мужчина. Он доказал это не словами, а поступком. И если ты его любишь… — он замолкает, подбирая слова. — Если ты его любишь, то я дам вам свое благословение.

Благословение. Папа дает нам благословение.

Бросаюсь к нему и обнимаю так крепко, как не обнимала с детства.

— Спасибо, — шепчу в плечо. — Спасибо, папа.

Он гладит меня по голове, как раньше, когда я была маленькой.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, дочка. По-настоящему счастлива. А не просто довольна, как твоя мать.

Отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

— А мама?

— Мама поймет. Со временем. Она тоже хочет, чтобы ты была счастлива. Просто ей нужно время, чтобы привыкнуть.

Целую его в щеку и снова обнимаю.

— Иди к нему, — кивает папа в сторону палаты. — Он скоро проснется.

Возвращаюсь в палату. Богдан все еще спит. Сажусь рядом, смотрю на его лицо. Провожу пальцами по волосам — они отросли, стали длиннее. Нужно будет подстричь его, когда выпишется.

Когда выпишется. Мой мужчина. Мой герой.

Я понимаю, что изменилась. Кардинально. Недавно я была избалованной дочкой богатых родителей. Королевой, которая требовала внимания и восхищения.

А теперь? Теперь я просто женщина, которая любит. Которая готова ночами сидеть в больнице, держать его за руку, менять повязки. Которая готова поехать с ним в лес, к озеру, к курам и петуху Валере.

Все это поправимо. Курятник, отсутствие кофемашины, уличный туалет — все это ерунда. Главное, что мы есть друг у друга. И вся жизнь впереди.

Богдан шевелится и тихо стонет. Открывает глаза — темные, глубокие. Фокусирует взгляд на мне.

— Привет, королева, — голос хрипит от лекарств.

— Привет, мой спаситель, — улыбаюсь сквозь слезы.

— Плачешь опять? — поднимает руку, касается моей щеки.

— От счастья, — вытираю слезы. — Папа дал нам благословение.

— Серьезно? — удивленно приподнимает бровь.

— Серьезно. Он понял, что ты настоящий мужчина. Герой.

— Я не герой, — морщится Богдан. — Просто сделал то, что должен был.

— Для меня ты герой, — наклоняюсь, целую его в колючую щеку. — Мой личный супергерой.

— Каролина, я люблю тебя. Безумно. Так, что даже страшно.

— Я тоже, — шепчу. — Я тоже тебя люблю.

Богдан смотрит на меня долгим взглядом. В его глазах появляется то самое — желание, голод.

— Знаешь, — говорит медленно, — я жутко соскучился. По тебе. По твоему телу.

Сердце начинает биться быстрее.

— Богдан, ты только после операции…

— Плевать, — перебивает он и тянет меня на себя здоровой рукой. — Хочу тебя. Сейчас.

— Но швы… тебе нельзя…

— Тогда ты сверху, — усмехается. — Я полежу. Обещаю не дергаться.

Боже, да он серьезно!

Оглядываюсь на дверь — закрыта. Прислушиваюсь — в коридоре тихо, медсестры ушли.

— Ты сумасшедший, — шепчу, но уже чувствую, как внутри разливается знакомое тепло.

— По тебе сумасшедший, — кивает он. — Так что? Ты будешь сидеть на стуле или поможешь больному человеку?

Смеюсь тихо, качаю головой. Но встаю, запираю дверь на защелку. Возвращаюсь к кровати.

Осторожно поднимаю больничную рубашку Богдана, оголяя живот. Вижу повязку на боку, где делали операцию. Целую рядом с ней — нежно, аккуратно.

— Обещай, что не будешь дергаться, — говорю строго.

— Обещаю, — в его глазах пляшут чертики.

Стягиваю джинсы, трусики. Осторожно забираюсь на кровать и устраиваюсь сверху. Богдан стонет — не от боли, от удовольствия.

— Боже, как же я скучал, — шепчет он, сжимая мои бедра руками. Он уже возбужден, член твердый.

Наклоняюсь и целую его в губы. Нежно, медленно. Наши языки встречаются и сплетаются в танце, который мы знаем наизусть.