Изобель чересчур долго смотрела на фотографию и только потом отдала ее Ронке.

— Понимаю, — кивнула она. — Моя мама тоже меня бросила. Моя mamochka. Покончила с собой, когда мне было двенадцать.

— Мне жаль… Я не знала, — сказала Ронке и поставила фото обратно на полку. Она так и слышала предостерегающие слова Кайоде в голове. Но проигнорировала его и приобняла подругу.

— Я об этом не рассказываю… Стараюсь даже не думать. — Хриплый голос Изобель сорвался. — Она разбила отцу сердце, когда они расстались, и я винила ее в этом! В последний раз, когда я видела маму, я вела себя очень плохо. Она умерла, и я возненавидела себя! Потом я уехала далеко — в школу в Нью-Йорке, — но и это не помогало. И я немного… свихнулась. Пила таблетки. Много таблеток.

Изобель перешла на шепот. Она казалась такой маленькой и хрупкой.

— Это был крик о помощи. Меня разрывало изнутри.

— Бедная… — пробормотала Ронке. Она не могла представить, как жила бы без мамы, брата и тетушки Кей. Ронке крепко обняла Изобель.

— Три года психотерапии не помогли, — всхлипнула Изобель, обнимая Ронке так крепко, что той стало больно. — Извини, я впервые за долгие годы говорю об этом. Даже Сими не знает, какую боль я пережила. Но я знала, что ты меня поймешь.

Ронке отпрянула от Изобель.

— От этого никогда до конца не оправишься.

— Знаю. Но я научилась скрывать свои чувства. Только так можно было избавиться от проклятого мозгоправа.

Она подумала: а вдруг бестактность Изобель была ее защитным механизмом? Ронке не приходилось прятать свои эмоции, ей не нужно притворяться храброй.

— Дерьмо какое-то, да? — вздохнула она.

— Отец не говорит, но я знаю, что напоминаю ему маму. Теперь я его tsaritsa, — уже веселее продолжила Изобель. — Ладно, хватит. Давай поговорим о чем-то хорошем. Расскажи, где ты познакомилась с Кайоде?

Ронке не торопилась отвечать. Ей не хотелось говорить с Изобель о Кайоде, но, может, тогда подруга поняла бы, что они хорошая пара. И ей нравилось рассказывать историю о том, как они познакомились. Он пришел в кабинет на осмотр. Черный костюм, белая рубашка, слабо затянутый галстук. Он возвышался над ней, когда пожимал ей руку. У Ронке тряслись колени. Она сказала Рафе одними губами: «Он красавец!» Рафа ответил — тоже одними губами: «Он гей». И Ронке успокоилась, потому что гей-радар Рафы никогда не ошибался.

— Я только заглянула ему в рот — и влюбилась. Влюбилась в его зубы. Они идеальные, прямо как у моего папы. Белые, ровные, большие. Ну, в смысле, не то чтоб слишком большие — нормально для его телосложения. Он высокий — почти два метра. А еще Кайоде играет в регби, поэтому он довольно крепкий.

— Да, он большой, — округлила глаза Изобель и рассмеялась звонко, точно колокольчик. Очень раздражающий колокольчик.

Ронке представила Кайоде с Изобель, и ей стало дурно. История их знакомства ей отчего-то разонравилась.

20. Бу

София не умолкала.

— Бедная тетушка Ронке, живет одна-одинешенька, потому она меня так любит! Слово даю, она вообще не захочет со мной расставаться!

— Сомневаюсь. — Бу ползала по полу и собирала игрушечных солдатиков. — Есть кое-что хорошее в одинокой жизни.

— Что?

— Тишина и покой. Время на себя. Свобода. — Бу кинула солдатиков в полный ящик для игрушек. — А еще никаких игрушек — это точно плюс.

— Никаких игрушек? — София взяла солдатиков в руку и забросила их в игрушечный чемодан. — Бедная тетушка Ронке… Может, я подарю ей одну игрушку.

Поначалу это казалось хорошей идеей. Отправить Софию на ночевку, сходить на свидание с пузатым муженьком (пора бы уже перестать называть его так — даже мысленно). Но теперь Бу пришла в ужас. София — хороший буфер, надежная отмазка. Не хочешь говорить с мужем? Сделай так, чтобы София крутилась рядом. Желаешь избежать встречи с боссом? Выдумай болезнь своему ребенку. Не знаешь, как отвязаться от нежелательного гостя? Притворись, что пора купать Софию.

Этим она, собственно, и занималась вчера, когда Изобель заехала без предупреждения и вручила ей огромную сумку с тканями. Дидье мыл Софию на втором этаже, и Бу всеми силами пыталась выпроводить Изобель до того, как муж спустится. Они встречались всего раз — это было на дне рождения Софии, — но успели только поздороваться. Если Дидье появится сейчас, то достанет оливки, красивые бокалы, откроет бутылочку красного вина и пригласит гостью на ужин. Бу не хотела, чтобы муж и подруга находились в одной комнате, — ей было плохо от мысли, что они разговорятся. Она все-таки выпроводила Изо — решительно и немного грубо. Пообещала написать потом.

В дверь позвонили, и Бу открыла — перед ней стояла краснощекая Ронке с розовым чехлом для одежды.

— Ты как будто марафон пробежала, — заметила Бу.

— Пробежала! Неслась сюда всю дорогу от перекрестка, — тяжело дыша, пропыхтела Ронке. — Хотела прийти раньше Пейшенс.

— Что за Пейшенс?

— Портниха. Она будет снимать мерки. Изобель сказала, что оставит тебе ткань. Она же не забыла?

— Нет, все здесь. Я ребенка вчера купала, не поговорили толком.

В дом с улицы ворвалась София с руками по локоть в грязи.

— Смотри, тетушка Ронке! Я нашла слизняка! — воскликнула она и обняла Ронке.

— Ну что ты натворила! — огорчилась Бу и указала на темные следы от ладошек на красных джинсах Ронке. София поморщилась.

Ронке многозначительно посмотрела на подругу, присела на одно колено и обняла малышку.

— Не переживай, дорогуша, грязь отмоется. И знаешь что? Мы с тобой будем делать маски для лица.

Бу стиснула зубы. Неодобрительный взгляд Ронке раздражал почти так же, как разочарованный взгляд Дидье.

Подруга расстелила ткань на кухонном островке, разгладила ее и замерла.

— Красивая?

— Разноцветная какая! — обрадовалась София.

— Да уж, яркая, — пробормотала Бу.

Ткань была ужасная. Просто отвратительная.

— Еще не поздно передумать, тут на всех хватит, — предложила Ронке.

— Да все нормально, — сказала Бу. — Я пас.

В комнату зашел Дидье.

— Ого! C’est magnifique[126]!

— Папа сказал, это красиво, — объяснила София. Бу стало приятно, что дочь не только с ней разговаривает свысока.

Ронке подняла Софию и усадила на столешницу.

— Ты такая умная.

Дидье расцеловал Ронке в обе щеки, а затем осторожно погладил ткань.

— Ой, она жесткая, да еще и хрустит!

— Это воск. Им покрывают ткань. Она становится мягче, когда постираешь, но мне нравится такая. Баска у меня будет жесткая, чтоб топорщилась. Смотри, София! — Ронке