Ронке все еще не могла понять, из-за чего Сими взорвалась. Почему на нее обиделась? Не Ронке подорвала ее доверие (это сделала Изобель). Не Ронке сплетничала за ее спиной (это были Изобель и Бу). Она хотела поступить правильно, дать совет, как добрый друг. Ох, и зря!

Она подозревала, что Сими набросилась на нее, потому что это куда проще, чем быть честной с самой собой. Ронке проверила свою теорию на Бу — и снова зря. Та все перевела на себя: «Ну вот, теперь она будет думать, что я сплетница!» (Вообще-то, так и есть.) Потом об Изобель: «Она же на меня разозлится!» (Может, Изобель все же стоило держать свой длинный язык за зубами?) И финальным аккордом Бу унизила Ронке: «Брак — дело непростое. Ты в этом не разбираешься. Не надо было лезть в их отношения».

Но опасения Ронке по поводу встречи с Изобель были приправлены толикой любопытства. Ей страшно хотелось увидеть дом Изобель (Сими назвала его стиль «спорным»). Ронке повернула к домам, стоявшим полукругом, и заметила большой белый таунхаус в три этажа. Лепные колонны — есть. Высокие стены, чтобы никто не лез подглядывать, — есть. Дверной молоток с головой льва — есть.

Ронке не стала трогать эту голову и позвонила в звонок (пластиковый и на удивление обычный). Тоненько зазвенели колокольчики — мелодия национального нигерийского гимна. Ронке подумала, что это хороший знак, и стала подпевать. Вставайте, соотечественники, Нигерия зовет…

Дверь открыл Вадим. Он проводил гостью в ослепительную гостиную, которая была больше квартиры Ронке. Золотые тисненые обои, золотые гобелены, вычурный буфет, покрытый сусальным золотом, фотографии (на всех один и тот же хмурый мужчина) в золотых рамках в стиле рококо. На ковре кремового цвета (с золотыми буквами «ДБ» с завитушками) — два дивана Честерфилд, тоже цвета золотистый металлик, расположились по бокам от золотого мраморного камина. Все, что не из золота, сияло кристаллами. Сверкающие люстры и настольные лампы, какая-то дурацкая тележка для напитков, где стояли обклеенные драгоценными камнями бутылки и блестящие бокалы.

Ронке улыбнулась уголками губ. Просто отвратительно. Гораздо хуже, чем она смела надеяться.

— Добро пожаловать!

Изобель вышла в спортивных штанах и худи и раскинула руки в стороны. Ронке засомневалась: Изобель так показывает комнату или хочет обняться?

— Знаю, знаю, немного кричаще, да? — сказала она, обнимая Ронке. — Это отец постарался. Видела бы ты наш дом в Абудже — там даже бассейн из золота.

— Na wa, o! — Ронке рассмеялась и подошла к одному из портретов. — Это он?

— Да. С моей бабушкой, Буколой. Она умерла, когда мне было три года. Я ее не знала…

— Красивая. У Бу такое же полное имя, но ее так никто не называет. Только тетушка Кей.

Взгляд Ронке приковала скульптура — голова на деревянном постаменте. Это был единственный не сверкающий предмет в комнате. Голова чуть меньше настоящей по размеру, было ясно, что это африканец: овальное лицо, высокие скулы, широкий нос и симметричные шрамы вокруг рта. Каким-то образом они его даже украшали. Член королевской семьи, это ясно даже без головного убора: правитель, хотя корона и развеяла все сомнения. Она была щедро украшена бусинами, на фоне которых выделялось яркое торчащее вверх перо красного цвета.

— Нравится? — спросила Изобель.

— Да, очень. Похоже на голову из Ифе[103], которая есть в Британском музее, — сказала Ронке и наклонилась рассмотреть скульптуру получше. Очень хотелось ее потрогать.

— Она тяжелая, хоть с виду и не скажешь. — Изобель взяла голову и протянула ее Ронке. — Свинцовая латунь.

Ронке взяла голову обеими руками. Как живая. Скульптура будто оценивает тебя: выражение лица настороженное, а губы приоткрыты — глядишь, сейчас заговорит!

— Лицо такое, почти одухотворенное, — прошептала Ронке.

— Отец говорит, что это одна из утраченных статуй четырнадцатого века.

— Ее бы в музей отнести…

— Да, наверное. Если кому-нибудь о ней разболтаешь, мне придется тебя убить. — Изобель забрала голову, вернула на постамент и рассмеялась. — Я шучу!

Снова появился Вадим — он поставил поднос на матовый стол прямо перед Ронке. Она благодарно улыбнулась, но Вадим не обратил на нее внимания и ушел.

Они устроились на диване. Ронке старалась не двигаться, опасаясь, что при малейшем движении сверкающая кожа непристойно заскрипит. Изобель протиснулась поближе — стало как-то не по себе. Заговорили о мелочах — о работе, погоде, вечеринке Софии. Ни слова о Сими. Ронке наконец немного успокоилась и осмелилась взять свою чашку.

— Я так рада, что ты не паришься из-за нас с Кайоде, — приглушенно заметила Изобель.

Ронке замерла с вытянутой рукой.

— В смысле — вас с Кайоде?

— Боже мой! — уставилась на нее Изобель. — Он что, тебе не сказал?

Ронке была уверена, что подруга сейчас улыбается не просто так — это победоносная улыбка. Желудок сжался.

— О чем ты говоришь, Изобель?

Та не спеша проговорила:

— Мы с Кайоде встречались. — Ладонь Изобель опустилась на неподвижную руку Ронке. — Извини, он должен был тебе об этом рассказать… Неловко как-то вышло.

Ронке натянуто улыбнулась, не собираясь показывать, что она потрясена. Он и правда должен был предупредить.

— А, ты об этом… — хрипло пробормотала Ронке. Во рту пересохло. Она обхватила чашку обеими руками и сделала большой глоток. — Да, он говорил, что вы знакомы. Но не вдавался в подробности.

Ронке слышала его голос у себя в голове: «От Изобель одни неприятности. Держись от нее подальше». Чтобы потянуть время, Ронке снова сделала глоток.

— Да ладно, все уже в прошлом, — почти твердо произнесла Ронке.

— Фух, тогда я спокойна, — улыбнулась Изобель и наконец-то перестала сверлить ее взглядом. — Мы славно повеселились. Мне было всего лишь двадцать два, и я только переехала в Кейптаун. Да, было очень круто. Ну, если он тебе рассказывал, ты и сама все знаешь.

Ронке посчитала. Прошло тринадцать лет.

— Да, теперь все в прошлом, — повторила Изобель. Ронке чуть подвинулась на скользкой коже — ей очень хотелось отсесть подальше.

— Я была в шоке, когда увидела его на вечеринке Софии. Говорю Сими: это же Кайоде Кинг! Умоляю, скажи, что это не парень бедняжки Ронке! Я чуть на месте не умерла!

Получается, Сими и Бу все знали и промолчали. Хотелось