– Чуть-чуть, – говорит так тихо, что я еле различаю слова. Пухлые губки слегка приоткрываются, и я уверен, если поцелую, ответит. Но… рано.

– И на том спасибо.

Удовлетворенно отстраняюсь, делая вид, что разочарованного вздоха не заметил. Продолжаю заниматься мясом. Режу лук, от которого мы с Инкой синхронно плачем. Пусть видит, я не каменный, могу.

– И зачем нам был лук, если ты стейки жаришь? – промокнув лицо полотенцем, Инна следит, как я ставлю контейнер с нарезанным луком в холодильник.

– На запас.

– Ну-ну…

Разобравшись с мясом, вдвоем делаем салат. Моем овощи, режем. И хорошо так получается, слажено. На загляденье просто.

– Диму нашли?

– Нееет… и вряд ли найдут. Может, вина?

– Нет.

– Ладно.

Пока мясо жарится, увлекаю Инку на угловой кухонный диванчик. Усаживаю себе на колени. Обнимаю и говорю, говорю, говорю…

Как сильно люблю.

Какая она восхитительная и идеальная, что второй такой в моей жизни не будет и я это полностью осознаю.

Прошу прощения за все подставы. Рассказываю, как переживал в загсе и что для меня все было по-настоящему. Признаюсь в любви, нежно целую в подрагивающие плечи.

– Мясо сгорит, – всхлипывает тихонько на моем плече Инка.

Потом мы вместе обедаем. Я нажимаю на борщик, он у жены идеальный. Ни в одном ресторане такой не ел. Мою посуду, вытягиваю Инну на улицу.

Погода отличная, сегодня особенно теплая. Мы обходим район, я рассказываю, как в юности с бабкой жил в похожем месте. Очень много всего Инне рассказываю, словно прорвало. О родителях, об их смерти. О том, как отец Матвея сплавил меня на старушку, которая и сама-то себя прокормить нормально не могла. Как шабашил на рынке, чтоб еду нормальную есть, вещи покупать. Как купил на первые приличные деньги себе спортивный костюм с модными кроссами и золотую цепочку, прямо как у пацанвы вчерашней.

– Не могу тебя таким представить, – Инка смеется.

– У меня есть фотки, целый альбом.

– Боже, я обязана их увидеть.

– Обязательно. А у тебя какое детство было?

– Обычное, – она жмет плечами, – родители много работали, на квартиру собирали. Я все свободное время проводила во дворе и у соседских детей в гостях. Отец летом ездил на заработки, тогда сильно скучала.

– Это круто, что они у тебя есть.

– Сочувствую, что с твоими так вышло.

– Спасибо, – целую жену.

После прогулки ужинаем, смотрим телик немного. Инна с интересом наблюдает, как я писаю стоя.

– Удивительно, – комментирует, – ни капли мимо.

– Угу, – стряхиваю, – теперь ты.

– Ни за что!

– Да брось.

– Сними наручники.

– Неа.

– Чтоб тебя! – Инка придерживает дверь туалета, оставляя меня снаружи. – Никогда не прощу тебе этого издевательства.

– Ты писай, писай, нам еще в душ идти и зубы чистить.

– А одежду мы как снимать будем? – распахивает дверь, вся красная и смущенная. На заднем плане журчит сливной бачок.

– Можно срезать.

– Ну нет, в душ я с тобой не пойду. Ты же только этого и ждешь, извращенец!

– Муж.

– Все равно извращенец. Чистим зубы и спать.

– Ладно, – соглашаюсь спокойно, – утром сходим. Так даже лучше.

– Утром я вызову слесаря, если не снимешь наручники сам!

– И что ему скажем? – расплываюсь в похабной ухмылке. – Ролевуха не удалась? Представляю, как он эту историю всему району уже через час разнесет.

– Аррр! – малышка взвыла.

После чистки зубов Инкиной щеткой, свою я взять забыл, отправляемся на боковую.

– Может, у твоих родителей поспим? Там кровать побольше будет, я видел, – без энтузиазма рассматриваю ветхую полуторку.

– Не могу я в родительской.

– А диван в зале?

– Не раскладывается, механизм сломан.

– Тогда ничего не остается, будем тесниться.

– Влад, ну… отстегни, – дергает Инка рукой, – куда я ночью сбегу? Ты тут поспишь, я в зале. Утром встретимся и поговорим.

– Нет, – решительно отметаю ее сомнительное предложение. Лучше на полуторке попа к попе.

Снимаю с себя джинсы с носками, майка снялась не до конца, повисла тряпочкой на наручниках. Инка обреченно вздохнула, сняла шорты, а майку оставила. Понятно, грудь мне не покажут.

– Чтобы не смел ко мне приставать, – предупреждает, забираясь под одеяло и утягивая меня за собой.

– Я? Приставать? Да как ты могла обо мне так подумать, милая? Разве я давал тебе повод усомниться в своих рыцарских манерах? – ерзаю на краю. Инку все дальше двигаю к стенке, на которой висит цветастый шерстяной ковер. Старая кровать под нами предательски скрипит.

– Подвинься, – жена, упирается ладонями мне в грудь. Шипит кошкой.

– Я упаду, – возмущаюсь в темноте. Копошусь под одеялом, всем телом к ней прижимаясь. Ладонь то и дело касается бедра. Черт возьми, я так не усну. Стояк каменный и Инна его чувствует.

– Не трись об меня.

– Как не трись? Места мало совсем.

– Иди на пол. Точно, как я сразу не подумала, – Инка упирается в стену спиной, а меня отталкивает на край.

– Малыш, ты же не поступишь со мной так. Страшно, а вдруг под кроватью кто схватит меня и утащит в темноту.

– Даже не смешно, Влад! Ты не ребенок. Я тебе одеяло второе принесу и подушку дам.

– Нет, – не сдаюсь я. Залегаю своей тушей недвижимой на кровати.

– Тогда я на пол.

– Нет, еще простудишься, – по миллиметру теснюсь к Инке. Лицом в ее шею утыкаюсь, телом своим со стороны обволакиваю. Так и лежим. Дышим оба прерывисто. Сон ни к одному из нас не идет.

Какая же она мягонькая, вкусненькая у меня, горячая. Облизываюсь, так слюной по ней исхожу.

Рука сама тянется к подрагивающему животику. Кладу всю пятерню под пупком, жадно втягиваю в себя воздух.

– Что ты делаешь?

– Ничего, спи давай.

– Я так не усну.

– Почему? – ладонь спускается чуть ниже. Инна предпринимает попытку отодрать ее от себя, но не выходит.

– Ты пристаешь.

– Нет. Я просто лежу.

– Ты меня трогаешь!

– Трогаешь – это не пристаешь. Я же не в трусы тебе руку засунул.

– Не хватало еще, чтобы в трусы!

Вся наша перебранка ведется свистящим шепотом. Получается интимной и возбуждающей.

– Соскользнула, случайно, – под ладонью оказывается Инкин лобок, пока спрятанный под тонкой тканью трусиков.

– Не случайно! Не случайно!

– Ты тоже можешь положить свою руку мне на трусы. В ответ, ну типа, отомстить.

– Никуда я ничего не буду класть! И убери стояк.

– Этого я точно сделать не