— Семья должна воссоединиться! Мне надо что-то для этого сделать! Для начала найти отца! Он где-то у друзей Олега. Наверняка у того, который делал ему эту татуировку на шее. Того, который носит черную рубашку расстегнутой почти до пупа.

Ведя с собой внутренний неспешный разговор, Марина автоматически начала перебирать всяческие документы из сундука. Среди бесконечных листов пожелтевшей бумаги и сливающихся воедино напечатанных и написанных слов Марина вдруг разглядела что-то похожее на копию судебного документа. Им оказался оправдательный приговор.

— Что? Что-что-что? Его оправдали! Да, вот доказательства! Он не виноват! Он не был виноват! Наверное, ему очень хотелось найти маму и сообщить ей об этом?! Или настолько было больно и обидно, что она в него не поверила, отчаялась и бросила, настолько он устал от всей этой судебной тяжбы, что уже не хотел ей ничего сообщать? Может быть, собирался начать новую жизнь? Как же хочется у него самого это спросить! Как же хочется узнать! Но ведь не зря он приехал именно в этот город, где жили мамины родители, когда весь тот следственный кошмар закончился? Как же здорово, что кто-то смог найти доказательства его невиновности! Если бы она не покинула его… Если бы ждала, надеялась и поддерживала! То у меня была бы семья… Ну, в смысле, полноценная семья. Был бы отец, который носил бы меня на руках, на сильное плечо которого я бы опиралась… Бы, бы, бы… — в итоге вздохнула Марина.

Она сфотографировала необходимые страницы.

— Ма-ам!

— Ой, Оля! Это ты, что ли?

— Да, мам, я приехала уже, у Максима сегодня всяческие осмотры и процедуры начались.

— Почему одна поехала? Почему не позвонила, чтобы я тебя забрала или хотя бы встретила?

— Ой, мам, ну я что, младенец? Нормально я добралась. Спускайся чай уже пить, а то с самого утра, наверное, сидишь там на чердаке!

— Да-да, сейчас спущусь!

Марина снова бросила взгляд на портрет и улыбнулась.

— Раз вы сами не смогли воссоединиться, то я вам помогу. — Она сфотографировала и этот так понравившийся ей портрет, быстро сложила бумаги обратно в массивный сундук и спустилась к дочери.

На кухне как раз щелкнул, отключившись, бурлящий чайник.

— Я не слышала даже, как ты вошла в дом!

— Неудивительно, — тихо буркнула Оля.

— Оль, добавь мне смородиновый листочек в чай, будь добра. Они там, на холодильнике, в чашечке.

— Угу.

— Оль, ты знаешь, я ведь нашла неопровержимые доказательства невиновности твоего деда, нашего Эрнеста Петровича!

— Да ладно?!

— Осторожно, не ошпарься! Да-да, ну, точнее, нашел эти доказательства какой-то талантливый и ответственный следователь, который не побоялся переть против весьма влиятельных людей, заваривших это дело. А я отыскала подтверждающий это документ! Самый главный документ — оправдательный приговор! Его оправдали! — Глаза Марины светились от радости.

— Оправдательный приговор… Звучит «как приговорили оправдать»?

— Да, так и есть. Да и какая разница, как это звучит, Оль? Главное же смысл! Продемонстрирую эти бумаги маме. Может, тогда она услышит меня и хотя бы задумается о том, что там происходило с отцом тогда, о том, что он не виноват!

— Да, против этого ничего не скажешь. — Оля рассматривала фото приговора.

— На это я и надеюсь! Что она сдастся и признает, что он не такой плохой человек, каким она пыталась мне его представить.

— Отправь ей эту фотографию, да и все. Прямо сейчас.

— Нет, Оль, я должна быть рядом, когда она будет это читать.

— Ну, так-то да… Правда. И когда ты ее хочешь навестить? Сюда-то вряд ли она захочет приехать.

— Ты права, сюда — вряд ли. Поеду завтра. Сегодня позвоню еще следователям. Известно же уже, что Олег причастен! Почему не находят отца?

— Мам, ну Олег же на виду его держать не будет!

— Да я понимаю, но это ожидание… — у Марины навернулись слезы, — оно невыносимо уже.

— Ма-ам, не плачь! Мне почему-то кажется, что скоро его найдут!

— Я тоже в это верю, но иногда будто кто-то подкидывает мне совсем другие мысли. И они меня так сильно пугают…

— Понимаю, мам, честно! — Оля подошла и обняла ее за плечи, потом взяла за руку. — Мам, давай вместе верить, что все будет хорошо!

— Давай, доча. Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что ты есть у меня, моя родная!

— Мам, смотри! Смотри! — вдруг закричала Оля, что-то увидев в окне.

— Что? Оль, что такое?

— Там! По дороге шел! В черной рубашке!

— Ой, Оль, да мало ли черных рубашек! Напугала!

— Пойдем проверим!

— Оля, что проверим? Мы того бандита и не видели, только Максим сможет опознать его. А мы будем каждого, что ли, хватать, кто в черной рубашке?

— А если это он?

— И так и ходит в этой рубашке, да? Ну а если и он, как распознаем-то?

— Все, я звоню Максу, узнаю про какие-нибудь особые приметы. Ну вот татуху Олега он же разглядел! Может, и у этого что-то подобное было? Вдруг вспомнит!

— Ну, было бы здорово, но как мы будем ходить вылавливать подходящего под описание-то?

— Мам, ну с ним же следователи разговаривали. Может, ориентировку какую-нибудь распространяют. Ведь наверняка?

— Слушай, Оль. Там опер говорил, который выезжал на место, когда Олег к магазину явился, что грязь на обуви была. Мол, из пригорода притащил. Из пригорода… Слушай, а если здесь и правда этот… друг его лазит? А может, это они за нами следят?

Марина и так и эдак пыталась выглянуть в окно, не распахивая его, чтобы разглядеть окрестности, но никого не увидела. Затем пошла и так же посмотрела в другие окна.

— Ну, выходит, тут у нас два варианта, если это действительно тот тип. Первый — они где-то здесь прячут Эрнеста Петровича. Второй — что они следят здесь за нами, поэтому и знают информацию о нашем с ним близком родстве.

— Ну, как-то первый более радужный. Так хоть надежда появляется, что Эрнест Петрович где-то рядом… А от второго варианта у меня мороз по коже, если честно.

— Ну да, от второго страшновато.

— Жаль, что Стас с нами не остался.

— Мам, а ты надеешься, да?

— На что?

— На Стаса. Ну, то есть на то, что он снова проявит к тебе интерес?

— Если положа руку на сердце, то, наверное, да. Ну… мне хотелось бы просто…

— Да можешь не объяснять, мам, я все понимаю. Я знаю, тебе хочется тепла. А этот человек когда-то мечтал тебя обогреть. Мамуль, мне так не хочется, чтобы ты страдала!

— Ой, доченька! И мне страдать не хочется, но… Я же виновата перед ним. Мне