Сосновый запах недавно отполированного дерева ударяет мне в нос, и от этого голова раскалывается еще сильнее. Или, может, это все из-за напряженной атмосферы в зале суда? Как бы там ни было, легче не становится. Я сцепляю руки, лежащие на коленях, так сильно, что ногти впиваются в кожу. Острая боль пронзает меня.

Но она не сравнится с мучительными терзаниями моей души.

Как и все остальные в зале суда, я сижу молча, пока адвокат обвинения, высокий мужчина с голубыми глазами и блестящими черными волосами, наворачивает круги вокруг моего отца как собака, готовая порвать его на куски.

Он так и поступает. Он лишь говорит, но я так вздрагиваю при каждом слове, что это очень похоже на физическую расправу.

Мой отец под присягой, он сидит прямо, подняв подбородок. Учитывая, что он сейчас борется за свою жизнь и репутацию, держится он довольно неплохо – политик до мозга костей. Как и мой отец, адвокат не показывает никаких эмоций, его красивое лицо – непроницаемая маска.

Если бы только я могла быть такой собранной.

У меня категорически не выходит, и я виню в этом Беннетта. Когда я впервые увидела его в коридоре, то понятия не имела, кто он такой. Я не могла оторвать взгляда от этого мужчины, от внезапного желания у меня помутилось сознание. Дело было не только в его красоте. Меня притягивало то, как он смотрит на меня.

Словно видит во мне женщину, а не фарфоровую куклу, которой я была для окружающих всю мою жизнь.

Даже Адам, мой жених, никогда не смотрел на меня с таким неприкрытым вожделением. Конечно, он настаивал на том, чтобы я спала с ним, но это совсем другое.

Адам хотел меня.

Беннетт был готов поглотить меня.

– Сенатор Грин, – говорит Беннетт, и его голос звучит гладко, словно шелк, – разве не правда, что у вас был роман с вашим секретарем мисс Холл?

Мой отец медленно кивает.

– Да, я любил ее.

Беннетт поднимает темную бровь.

– У нас есть свидетели, которые подтвердят, что видели вас с мисс Холл в день ее смерти. Они также слышали, как вы с ней спорили. Это правда, сенатор?

Я качаю головой, как будто отвечаю на вопрос вместо отца. Глубоко внутри я знаю, что он хороший человек. Ссорились они с Кристен или нет, он бы никогда не убил ее. В конечном счете только это имеет значение для меня.

– Я был с мисс Холл, – отвечает сенатор, – но мы обсуждали стратегию избирательной кампании для предстоящих выборов. Этот спор всего лишь следствие разных взглядов на наши дальнейшие действия. В итоге она согласилась со мной.

Беннетт наклоняет голову.

– Разве? Так вы хотите сказать, что спор не касался ее беременности вашим внебрачным ребенком? И скандала, который мог бы стоить вам победы на выборах?

– Я собирался жениться на ней!

– Так почему позже тем вечером она была найдена убитой в вашей спальне с синяками от пальцев на шее? С отметинами, которые по форме и размеру соответствуют отпечаткам ваших рук?

Адвокат кладет фотографию прямо перед сенатором и постукивает по изображению, привлекая внимание моего отца своими длинными пальцами. Отец каменеет. И в его глазах появляется сожаление.

Это потому что он виновен или из-за осознания своей утраты?

Мне нужно верить в невиновность отца, иначе все теряет смысл. Но при мысли о том, что он сядет в тюрьму на всю оставшуюся жизнь…

Моя грудная клетка сжимается, легкие съеживаются, дыхание становится поверхностным, и я начинаю хрипеть. В глазах темнеет, ничего не видно, я быстро моргаю, чтобы вернуть зрение, но все тщетно. Я закрываю глаза и прижимаю к ним кулаки, делая длинный глубокий вдох, чтобы подавить поднимающийся приступ паники.

Мой отец хороший человек. Все это скоро закончится. Беннетт подрывает мою уверенность каждым своим взвешенным словом, а я еще даже не даю показаний…

Хватит ли у меня стойкости пережить этот вечер? Я могу не раскрывать все детали, но я нужна отцу как алиби, и я его не подведу. Я не могу подвести его.

– Посмотрите на нее. – Его голос раздается щелчком кнута. Отец бледнеет, а адвокат обвинения продолжает: – Видите, как она смотрит? В последние секунды своей жизни она смотрела на нападающего. Видите, что даже в безжизненных глазах после смерти остался ужас?

Жестокий допрос продолжается. И если бы он не уничтожал моего отца, я бы смогла увидеть в нем нечто прекрасное. Слова Беннетта словно кинжалы вонзаются с безжалостной точностью, с каждой произнесенной фразой выпуская кровь. Этого недостаточно, чтобы убить, но хватает для того, чтобы медленно лишить сил и искалечить. А еще язык его тела. Его мощная энергия наполняет зал, словно туман, мешая мне увидеть желаемый исход.

Его голос привлекает мое внимание, отчего паника понемногу стихает.

Я делаю глубокий вдох носом и выдыхаю воздух ртом, продолжая освобождать тело от тревоги, которая терзает его изнутри. Последнее, что нужно моему отцу – моя паническая атака посреди судебного слушания. Хотя я могу вообще слететь с катушек, если его признают виновным.

Я точно возложу за это вину на Беннетта.

Я перевожу взгляд на адвоката, его слова звучат как неразличимый рокот, который мой мозг отказывается понимать. Мысленно я отстранилась и не хочу больше слышать то, что он говорит о моем отце. Это мучительно.

Вот только смотреть на Беннетта – это терзания другого толка.

Сладострастное томление, о существовании которого я хотела бы не знать.

Он подходит к присяжным и говорит таким настойчивым и пылким тоном, которого я еще не слышала. Он рождает что-то внутри меня. Что-то, чего во мне не было даже рядом с моим женихом.

Влечение.

Я начинаю стонать из-за этого воспоминания, одновременно от разочарования и возбуждения. Хейден поселился в моих мыслях навечно в тот день, и мне стыдно признать, что он до сих пор там. Точнее сказать, я никогда не пыталась избавиться от него.

Даже когда моя ненависть к нему стала расти от слушания к слушанию.

А что теперь? Я не уверена, что до сих пор презираю его за прошлые грехи. Права ли Харпер, когда говорит о том, что Беннетт просто делал свою работу в зале суда, а я слишком бурно