Его ухмылка стала хищной, когда он подошел ближе, раскинув руки и двигаясь словно викинг, ищущий путь в Вальхаллу. В нем было что-то совершенно животное. Что-то текучее, непредсказуемое и дикое. Это только заставило меня еще больше желать его смерти. До того как я попал сюда, мне редко удавалось встретить достойного противника, и я был уверен, что честная схватка между нами стала бы жестокой поэзией.

Бруклин встала у него на пути прежде, чем он успел подойти достаточно близко, чтобы я смог дотянуться до него через решетку, а ее лицо исказилось в хмурой гримасе, когда она вынула леденец изо рта и помахала им между нами двумя, как оружием.

— Думаю, вам обоим пора поцеловаться и помириться, — предложила она, глядя то на меня, то на Найла, который стоял, скрестив руки на обнаженной груди, где красовалась татуировка клоуна, смеющегося надо мной.

— Помириться? — усмехнулся я. — Этот bastardo запер меня здесь на несколько месяцев, чтобы пытать. Я скорее вырву себе глаза, чем помирюсь с ним. Joder eso. (Прим. Пер. Испанский: К черту это)

Найл отпрянул, словно я плюнул в него, и поднял руки в защитном жесте, пока я сверлил его взглядом через прутья моей клетки.

— Ты обвиняешь меня в этой вражде? — возмутился он с нескрываемым изумлением, его ирландский акцент стал более заметным, а глаза наивно расширились. — Это ты жил в моем доме!

Бруклин ахнула, устремив на меня обвиняющий взгляд. Мой рот приоткрылся, и несколько секунд я просто молча сжимал и разжимал челюсти, прежде чем во мне взорвалась ярость. — ЭТО МОЙ ДОМ! — Взревел я. — Ты вломился посреди чертовой ночи, как какой-то rato cobarde (Прим. Пер. Испанский: Трусливый крысеныш), и застал меня врасплох. Тебе просто повезло, что я спал, иначе я бы с радостью уничтожил тебя и скормил куски твоего разлагающегося трупа измельчителю, — прорычал я, и это была чистая правда — однажды я так и поступил. Грязная работа, не советую ее повторять. Некоторые части никак не хотели перемалываться, так что мне пришлось проявить изобретательность с молотком и… в общем, не советую пробовать такое дома.

— О, пожалуйста, — усмехнулся Найл, смеясь мне в гребаное лицо, пока mi sol наблюдала за представлением, будто это ее любимый ситком. Я был удивлен, что она не держит в руках пакетик попкорна и не отправляет его в рот. — Я мог бы вырубить тебя левой рукой с завязанными глазами. Не льсти себе, думая иначе, El Burro.

— Hijo de puta (Прим. Пер. Испанский: Сукин сын), — прорычал я ему, прижимаясь лицом прямо к решетке, словно провоцируя его подойти ко мне и попытаться доказать это.

— Как долго он держит тебя здесь? — спросила меня Бруклин, а ее глаза расширились, как будто этот ублюдок произвел на нее впечатление.

— Я сбился со счета, — отрезал я, отвлекшись на ее вопрос. — Около шести месяцев.

— Семь, — ответил Найл, считая на пальцах. — По-моему, это было в июле. Выдался прекрасный теплый летний денек. У тебя было открыто окно, как будто ты был невинной маленькой девственницей, просто умоляющей Дьявола залезть в дом для ночного траха. Не злись, что не смог справиться со мной, когда я откликнулся на твое приглашение.

Я стиснул зубы так сильно, что удивился, как они не превратились в пыль.

— Черт, Матео, неудивительно, что ты так выглядишь… — Бруклин широко раскрыла глаза и помахала передо мной своим леденцом, как будто я должен был понять, что она имела ввиду, и я оскалил на нее зубы. — Но, конечно, после всего этого времени ты хочешь просто простить его и жить дальше? Знаешь, как говорят о затаенной обиде: это как пить яд и ждать, что умрет твой анемон.

— Что? Не анемон, а враг, — пробормотал я в замешательстве. (Прим.: Игра слов — anemone и enemy)

— Не думаю, Матео, — рассмеялась она. — В этом нет смысла.

— Давай, парень, — внезапно произнес Найл, обойдя ее и протянув правую руку через прутья моей клетки, чтобы я пожал ее. — Леди хочет, чтобы мы поставили точку.

— Из-за тебя у меня шрамы на всю жизнь, — прошипел я, а он пожал плечами.

— Пусть прошлое останется в прошлом.

Я еще минуту сверлил его взглядом, а потом протянул руку для пожатия. Не потому, что собирался его простить. А потому, что если он выпустит меня отсюда, я убью его, разорву на части и верну свою чертову жизнь.

Я поменяюсь с ним ролями, затащу его в ту проклятую комнату для убийств и покажу все, что умею делать с человеком, чтобы заставить его кричать. Я разорву его на куски и заставлю пожалеть о том дне, когда он впервые увидел меня. Он узнает, почему люди там, откуда я родом, боялись меня, и почему моя мать пыталась изгнать демона, живущего под моей плотью.

Найл широко ухмыльнулся, когда я вложил свою руку в его, и его пальцы крепко сомкнулись вокруг моей ладони. Он дернул меня за руку так сильно, как только мог, перенеся свой вес назад, так что мое лицо врезалось в железные прутья моей клетки, и я с вызовом зарычал на него, замахиваясь другой рукой ему в лицо.

— Ты готов рассказать мне, где деньги? — спросил он, а я вырвал руку из его хватки и выругался, кровь текла по моему лицу из носа, который, к счастью, не был сломан.

Этот ублюдок умрет самой мучительной смертью от моей руки, как только я выберусь отсюда. Я не торопясь уничтожу его и заставлю понять, кто я такой и почему ему следовало убить меня, когда была возможность.

— Я скорее проглочу стекло, чем расскажу тебе что-либо, loco bastardo (Прим. Пер. Испанский: Сумасшедший ублюдок, — выплюнул я.

— Пойдем, Паучок, — сказал он, отходя от меня с раскатистым смехом и протягивая ей свою окровавленную руку, и она взяла ее.

Я наблюдал, как он уводит ее из комнаты, а затем вверх по лестнице, в дом. Она оглянулась на меня, и в ее ярких голубых глазах читалось нечто очень похожее на разочарование. А потом она исчезла. И я снова остался один в этой проклятой клетке.

До меня доносились отголоски их разговора, но я не мог разобрать большинства слов, кипя от ярости и вытирая кровь с лица, пока ждал, чтобы узнать, что происходит.

Вскоре они вернулись, оба неся коробки с едой, которые сложили сбоку от лестницы,