Пробегает губами по шее ключице, чтобы затем присосаться к правому соску. В глазах искрит, а по позвонку пробегает электрический разряд. В безумии клокочу, выгнувшись в пояснице. Пропускаю густые короткие волосы Мирона Львовича через пальцы и вскрикиваю, когда он слабо прикусывает сосок, но не от боли, а сладкой судороги удовольствия.

Сильными руками переворачивает на живот и вновь топит в поцелуях, что обжигают плечи и лопатки. В очередной раз с поскуливанием выгибаюсь и нетерпеливо трусь попой о твердый и теплый член. Возьми же меня! Не терзай ласками, ведь они разъедают кожу кислотой.

— Моя девочка…

Стягивает трусики, целуя в плечо. Тихий щелчок, и прохладные пальцы ныряют между ягодиц. Под мой громкий стон они проскальзывают в анус и неторопливо разминают его изнутри. Нет ни страха, ни стыда. Только кипящее вожделение, что растопило мышцы и кости в жидкий воск.

Когда в онемевшую и расслабленную от смазки дырочку упирается упругая головка, я закрываю глаза, вздернув ягодицы. Легкая боль растягивает тугие мышцы и переплетается с густым желанием. Мирон Львович медленно ведет тазом, проникая глубже, и давит на поясницу ладонью. Со стоном выдыхаю, и сквозь глухие стенания слышу:

— Умница…

Скользящий и уверенный толчок, и я захлебываюсь в болезненных стонах. Мирон Львович вторгся в меня до основания, и чувствую на коже мягкие завитки лобковых волос. Душит в объятиях и обцеловывает шею и плечи, вновь разгоняя в крови искры возбуждения.

Беспомощность перед напором мужской силы раскрывает новые глубины моей развращенности. Медленные фрикции опаляют чрево едким удовольствием, распирают и растягивают похотью, что нарастает и рвется истошными криками и спазмами.

Мирон Львович несдержанными рывками продирается сквозь судороги и с глухим рыком наполняет меня семенем. Я чувствую, как его плоть мягкими толчками исторгает из себя вязку и горячую сперму, и, распластавшись под вздрагивающим от удовольствия мужчиной, хрипло вздыхаю.

Проходит ладонь по спине и со сдавленным стоном выскальзывает из меня. Теплая волна утихающего экстаза, и Мирон Львович падает рядом на спину, прикрыв лицо рукой. Через пару выдохов заключает в объятия, будто боится, что я с криками стыда убегу.

— Меня, наверное, все соседи слышали, — в тихом отчаянии шепчу я.

Не дождавшись ответа от задремавшего Мирона Львовича, закрываю глаза, и меня утягивают в бездну сновидений невидимые руки. Я завтра ужаснусь своей распущенности, а сейчас мне важно отдохнуть и насладиться минутами заслуженной неги.