— Извини, — ответила ей и закрыла глаза.

.

Значит, ещё в институте…

Удивительно, насколько взгляд на ситуацию со стороны может отличаться от твоего собственного взгляда. Я ничего такого не помню. Я никогда не рассматривала Лебедева с романтической точки зрения, да и он меня вроде бы тоже. «Мысленный телеканал»…

Был ли это самообман? Если порыться в глубине подсознания… и честно признаться… Я даже думать боялась о чём-либо другом, кроме дружбы. Нам с Сашкой было так хорошо вместе, совершенно не хотелось этого лишаться ради каких-то мифических отношений. И я давила в себе любую возникающую мысль, хоть чем-то похожую на романтическую. Табу. Нельзя.

И вот, когда Лебедев начал вести себя иначе, ухаживать за мной, как за настоящей невестой, целовать и вообще соблазнять — старательно сдерживаемые чувства прорвались, а потом созрели, как фрукт, долго наполнявшийся солнцем.

И чего толку гадать о том, что могло бы быть раньше, ещё в институте, и могло ли быть вообще. Я этого уже никогда не узнаю.

Интересно, а сам Сашка… что чувствует он? Просто хочет меня до ужаса, и плевать на все мои доводы против этого? Или он тоже, как я, оказался смыт лавиной нахлынувших на него чувств, которые все эти годы прятал от окружающих, в том числе и от себя?

Страшно надеяться на то, что это может быть правдой…

***

— Привет. Не спишь?

— Уснёшь тут. Ну что, будешь меня убивать?

— Не буду. Приезжай к семи утра, Саш. Только…

Молчание.

— Что — только?

— Хватит вам с ней уже глупости всякие друг другу говорить. Ты мне сказал, что любишь, и ей скажи.

— Ксюш… Зачем это Стаське? Она ведь Волгина любит. Она мне это сегодня сама сказала.

— Сейчас полвторого ночи, так что уже вчера. И вообще… Покусаю, если не скажешь. Давай, не трусь.

— Я не трушу.

— Ну конечно.

— Правда! Скажу. А потом буду собирать себя по осколкам.

— Тебе полезно, — съязвила Ксюша и положила трубку.

Эх. Два дурака. И что бы они без неё делали?..