Выражение лица Малахии омрачилось, и мое сердце упало вместе с ним. Я неправильно подобрала слова, потому что, в некотором смысле, он понял концепцию.

Годы его жизни были потрачены впустую в агонии, возбужденном стремлении к какой-нибудь далекой паре, которая могла бы исцелить его разбитое сердце. Он подвергся насилию со стороны собственной крови, был заключен в тюрьму, подвергнут пыткам и лишен всего, что могло бы помочь ему процветать. Привязанность, любовь, нежность — он никогда не ощущал этого прикосновения, ни разу.

Я должна была стать его путеводным светом, его спасительной благодатью… и мне было больно разочаровывать его таким образом.

Я любила Малахию, но себя любила больше, а Райкен — он был моей парой. Я чувствовала правду об этом до мозга костей.

Тем не менее, я не могла не задаться вопросом, почему это никогда не был Малахия. Когда он был мальчиком, он был для меня всем — пока не перестал им быть.

Тот милый мальчик, которого я помнила, стоял передо мной сейчас — только вместо него был безжалостный мужчина в чёрном. Каждый день мою грудь сжимала боль при виде его — одинокого, потерянного, прячущегося под маской беспощадного злодея.

И хоть временами я злилась на него, всё, что нужно было для того, чтобы моя защита рухнула, — это один взгляд в его бирюзовые глаза, самую выразительную часть его лица. В этом взгляде прятались боль, метания, разбитое сердце, чувства такие глубокие, что даже тщательно выстроенная маска не могла их скрыть.

Я протянула к нему руку и прошептала:

— Прости. Я не хотела этого. Если ты поможешь мне вернуться домой, я буду часто навещать тебя. Тебе больше не придётся быть одному.

Он бросил на меня холодный взгляд, отчаянно пытаясь сохранить маску, и отступил.

— Хватит тренировок на сегодня. Приведи себя в порядок. У нас бал.

Он исчез в клубах дыма, и мой взгляд задержался на пустом пространстве передо мной. Я ни к чему, ни к кому не обращалась:

— Я бы исцелила тебя, если бы это не означало потерять себя.

Потому что это того и потребовало бы. Для его исцеления потребовалось бы пожертвовать моей собственной совестью, моими друзьями, моей семьей, моей парой. У меня не было бы иного выхода.

— Я так сожалею о том, что должна сделать. Ты возненавидишь меня, и я тебя не виню.

Мои глаза зажмурились при этой мысли. Если бы обстоятельства сложились иначе, у нас с ним могло быть что-то большее.

На данный момент мой план должен был осуществиться, но впереди еще годы упорного труда и обмана.

Однажды сделав свой ход, Малахия уже никогда не оправится.

Глава 4

Малахия

Черная шелковая лента была туго обмотана вокруг глаз Дуаны, моя рука была в ее руке, когда я шел впереди нее на празднование дня именин. Каждый год в ее честь устраивались балы, каждый грандиознее предыдущего. Они никогда не будут похожи на торжества, на которых она когда-то присутствовала в Смертном Мире — мой мир был другим. Не было бы сладких, ритмичных мелодий, только жуткая пульсация музыки во всем теле. Не было бы очереди мужчин, просящих ее руки, потому что, если бы они это сделали, я бы их убил. Женщины не стояли бы в стороне, ведя праздную болтовню, потому что они были… ограничены.

Дуана всегда ценила усилия, но я мог сказать, что она считала празднования странными, мрачным напоминанием о ее положении. Я не раз заглядывал в здешний разум, видя правду — она отдала бы все, что угодно, лишь бы уйти.

Прошло четыре года, пока она не попыталась сбежать отсюда и не привела в действие свои тщательно продуманные планы, которые они с Матильдой обсуждали ночами на пролет. Год за годом она пыталась ускользнуть, отвлекая меня, планируя путешествие в страну светил, вынуждая меня вмешиваться тяжелой рукой. Она не оставила мне иного выбора, кроме как покопаться в ее мыслях и стереть их.

Мои усилия всегда были недолговечны, и мой милый свет часто вспоминала все в течение года. Стирание слишком многих мыслей требовало их полного изменения, а я не был готов к этому… пока. Не тогда, когда еще была надежда.

Дуана извлекла отсюда уроки из множества ошибок, и таким образом она выросла на путях обмана, скрывая всплывшие воспоминания, которые я похоронил. Вместо этого она предпочла играть в долгую игру, придумав побег в те ночи, когда я был вынужден спать. И все же я видел каждое мгновение, каждое произнесенное шепотом слово, несмотря на попытки Матильды заслонить мне зрение.

Решимость Дуаны должна бы вызывать у меня гордость… но не вызывала, не тогда, когда я с лёгкостью мог предвидеть надвигающееся предательство.

До тех пор я буду относиться к ней хорошо, баловать её до абсурда — и надеяться, что этого окажется достаточно.

Если же она решит воплотить свой план, то у меня есть запасной вариант.

Она — моя пара. И не должна вынуждать меня к крайностям. С самого моего рождения её имя шептали мне сквозь эфир судьбы. Со всех точек зрения, она была моей — созданной, чтобы любить меня, когда никто другой не сможет, предназначенной заботиться, несмотря на мои пороки. несмотря на мои недостатки.

Однако здесь любовь была не единственным, к чему я стремился. В день моего рождения мне было предсказано пророчество, унесенное ветром теневого эфира: когда тьма и свет сольются, сила миров навсегда окажется в его власти.

С ней, на моей стороне, наши силы объединились бы, достигнув высшей точки разрушения и созидания. Мы поставили бы миры на колени и посеяли хаос по всей вселенной. Все будут кланяться мне, и только мне.

Наши силы были бы безграничны, катастрофичны. Не было бы ничего сильнее.

Я остановился перед входом в бальный зал и потянулся, чтобы положить руку ей на поясницу. Волосы у нее на затылке встали дыбом, когда я выдохнул на ее кожу.

— Ты готова?

Она прикусила губу, и черт возьми, если вид этого не заставил меня страдать от желания. Я никогда не брал никого, вместо этого выбрав ожидание нашего воссоединения. Я никогда не ощущал прикосновений женщины, прикосновения губ к своим собственным, и я был уверен, что теряю рассудок, сгорая от нетерпения.

Дуана не стала ждать. Вместо этого она нашла способ обойти судьбу.