– Потом будешь выяснять. Иди в машину и принеси продукты, – властно сказала мама и поправила причёску. Она часто заплетала косу и укладывала её короной. Так мама становилась похожа на царицу. И имя у неё было царское – Екатерина. – Не видишь, девочка голодная?

Изгиб одной идеальной бровки, – и папу вымело во двор.

Ладно. Раз уже разбудили, надо собрать откуп для лесовика. Пойду, поклянчу у бабули варенья. Я поднялась с дивана, собрала постель под пристальным и напряженным родительским взглядом, и потопала на улицу. Бабушка должна быть в своём сарайчике, где сушились травы. Она всегда рано утром их ворушила.

– Ты куда? – догнал меня мамин голос в дверях. – А завтрак?

– Потом поем, – отмахнулась и уже взялась за ручку двери, как мама возмутилась:

– При чём тут ты? Ты уже сама в состоянии позаботиться о себе, я о сестре говорю! Её накормить нужно! А я на отдыхе, в отпуске!

– Вот ты и накорми, – равнодушно пожала плечами и продолжила свой путь.

– Игорь! – завопила мама совсем не по-царски. – Твоя дочь ведёт себя как последняя хамка!

Я развернулась и холодно сказала:

– Если кто тут и хамка, то это мелкая. И потом, маменька, как же вы на море будете без меня? Кто вам кушать будет подавать, ведь ты в отпуске?

Мама растерянно заморгала.

– Как-то я об этом не подумала. Ты же всегда рядом.

– А мы в ресторане есть будем, – злорадно ответила Анька и показала язык.

– Катенька, – папа примиряюще обнял жену. – Сварить сосиски много ума не надо!

– Вот и я говорю, – пусть сначала приготовит завтрак, а потом катится на все стороны! – никак не могла успокоиться мама.

Я спокойно закрыла за собой дверь.

– Александра! – возопила мама.

Сквозь закрытую дверь было слышно, как воркует над своими ненаглядными девочками папа. Ну и пусть. А я в лес пойду. Вздохнула и поймала смеющийся взгляд бабули.

– Поздравляю, внученька! Наконец-то ты сбросила с себя скорлупу безличия!

Она обняла меня, погладила сухой тёплой ладонью по волосам и до того мне вдруг стало уютно в её руках! Это нежданная ласка, которой никто доселе не удостаивался, облила душу таким тёплом, что захотелось взлететь в небеса и, подобно птице, парить над землей.

– Будет, дорогая, будет, – продолжила ошеломлять меня бабуля. – Нам с тобой о многом поговорить надо. Но ведь ты сейчас торопишься? – она лукаво подмигнула. – Варенье малиновое или клубничное?

– Малиновое, – растерянно пролепетала я и спохватилась: – А ты откуда знаешь?

Бабушка тихо засмеялась, сразу скидывая с десяток годков.

– Я многое знаю и ведаю, дорогая! Ну, пойдём, помогу тебе собрать откуп!

– Подождите меня! – вывалился из комнаты сонный Тотошка. Он таращил янтарные глазки и зевал, показывая акулий набор острых зубов. Захлопнув пасть, он передёрнулся и пожаловался: – Эти две дамы мне всю плешь проели своими визгами, прямо, как фрейлины королевы, когда они гостили в нашем замке! Бабулечка, а можно где-нибудь от них спрятаться?

– Пойдём, малыш, – улыбнулась бабушка, – и тебя пристрою. Только сначала сумку с вареньем для лесовика соберем!

– О! – сразу проснулся деть. – И сосиски! Сосиски не забудь, положи!

Бабушка покачала головой и согласилась.

– Твоя мама у меня научилась их готовить, – заговорщицки шепнула на ухо и улыбнулась.

У меня пропал дар речи. Начисто. Я за всё время не видела, чтобы бабуля столько улыбалась, сколько сегодня! Нет, я точно в коме! Ну и ладно! Не хочу просыпаться! Мне тут стало нравиться.

К лесовику я отправилась сама. Тотошка, заискивающе виляя хвостиком, так, что за ним мотылялась и толстая попа, попросился «досыпать» к бабуле в сарайчик. К тому моменту, как мы вылезли из погреба, деть сладко сопел на мешке с какой-то травой. Будить не стала. Мама порхала птичкой на кухне, – всё-таки забота о младшей дочери прежде всего! Папа задумчиво рассматривал гору брёвен, которую он должен будет превратить в гору поленьев, а Тимка – сложить их в аккуратную поленницу за баней. Братишка сейчас отсыпался после суточных поисков меня,– безалаберной, безответственной и т.д и т.п. Много нового я о себе услышала под язвительные ухмылки и фальшивые слёзы мелкой вредины.

Шла к лесной полянке, где собиралась оставить содержимое сумки, и размышляла на тему « как бабуля живёт здесь без благ цивилизации». Это ж с ума сойти можно! Вода – из колодца, тепло – дровяная печь, ванна – баня, летом – душ в огороде, магазин – один единственный, и тот работает по 3 часа 3 раза в неделю, и там хозяйственное мыло лежит напротив полки с чаем. Жуть! Единственное, что она согласилась принять, это биотуалет и газовый баллон на кухню. Всякие мысли летали в моей голове до тех пор, пока она, то есть моя голова, не врезалась во что-то твёрдое и приятно пахнущее. Голова врезалась, тело остановилось, мысли продолжали лететь в горизонтальном направлении и покинули голову, а инстинкт самосохранения, одурманенный запахом, опоздал. Глаза упёрлись в мускулистую загорелую грудь, виды на которую открывались через разорванную ткань рубашки. Я зачарованно принялась водить пальчиком по гладкой оливковой коже и откровенно балдела.

«Дура! Тикать надо!» – орал инстинкт, а мне было хорошо.

До тех пор, пока чья-то твёрдая рука не схватила властным жестом в железное кольцо мою ладонь, а сверху бархатный голос не пророкотал:

– Жить надоело?

Тут мне стало ещё лучше. Боже, какой тембр! Ведущий баритон Ла Скала и рядом не стоял! Я прямо чувствовала себя пузырьками в бокале шампанского. И, к своему стыду, который дал мне подзатыльника позднее, совсем не против была, если бы обладатель такого голоса этот бокал выпил…

– Эй, человечка, в себя приди, я с тобой разговариваю! – Вторая, не менее прекрасная, мужественная рука помахала ладонью перед моим лицом.

Визуальный контакт с грудью был порушен, и я медленно поползла взглядом вверх, выхватывая всё новые части для восхищения. Вот впадинка внизу шеи, кажется, она называется ярёмная,