Талира замерла, чуть закусив губу.

Скован по рукам и ногам, сказал Ардиас. И почему-то захотелось рассмеяться. Они сковали сам всемогущий шторм, бурю, которая могла бы убить всех вокруг. Внука, потомка зловещего и кровавого Сиркха — безумца, возомнившего себя богом, а на деле — исчадием Тёмного!

Но почему-то это знание не испугало её тогда, в ту ночь… В его лихорадочном шёпоте, в горящем взгляде и нахмуренном лбе не было и тени того зла, которое можно было вообразить. И ей не было страшно рядом с ним. Ни на миг. Не было страшно, когда его руки ласкали её тело, когда губы так ласково касались кожи, когда она позволила себе быть целиком в его власти, раствориться, чувствовать его огромную силу и быть на грани, на острие, знать, что в любой момент опасность поглотит её, как его — безумие, тёмная, всепоглощающая мгла, из которой нет возврата.

И никогда после она не чувствовала себя такой живой, как тогда.

«Ты будешь хорошей императрицей, мейра сента». Она будет хорошей императрицей. Будет, как бы отчаянно иногда не хотелось иного. Как сейчас, когда будто из упрямства хотелось ещё раз, ещё на миг увидеть знакомый взгляд, гордый изгиб губ, коснуться, встретить лицом к лицу саму стихию. Забыть последние колкие, оскорбительные, холодные слова… и станцевать другой танец, не ревности и предательства.

«Митт-яр… митт-аш… митт-тво», — зашептал в гулкой тишине незримый голос.

Чья-то рука осторожно легла на талию.

«Митт-эрх», — досчитала одними губами Талира и прикрыла глаза.

Это всё в прошлом. У неё свой долг.

— Ты всё сделала правильно, — тихо и спокойно произнёс Эван.