— Пожалуй, ты прав, — отозвалась я, направляясь к ветхому шкафу.

Выудив из его недр модную сумочку, я бережно вложила туда метрику, а затем, словно обезумев, принялась выхватывать вещи из шкафа и безжалостно сбрасывать их на кровать. Туда же полетели и холщовые сумки, предусмотрительно купленные в городе.

Хромус, принявший облик Володи, с педантичной аккуратностью занялся укладкой моего хаотичного багажа. В итоге образовалось три неподъемных баула, которые Хромус втянул в себя и перенес к машине, припаркованной неподалеку от усадьбы. Вещи были исключительно моими, чердак давно не удостаивался моего внимания.

С сумочкой в руках я бросила последний, прощальный взгляд на стены, в которых провела столько лет. Слабая улыбка тронула мои губы, и я решительно шагнула к двери. Больше меня ничто не держало в доме барона Соловьева. Я отблагодарила его сполна. И пусть никто не поймет, чем именно… Это уже не имеет значения.

* * *

Дмитрий распахнул глаза, пытаясь уловить едва различимые сигналы своего тела. Ни малейшей боли, ни намека на дискомфорт — словно и не было той чудовищной схватки, не было зияющих ран, предвещавших неминуемую гибель. Он коснулся своей руки, затем осторожно провел ладонью по боку, где память услужливо воскрешала леденящие душу мгновения: Тархарб, обрушивший его на землю, раздробивший грудную клетку своим чудовищным ударом, а затем — острые, как иглы, зубы, впившиеся в плоть, вырвавшие кусок живой ткани. Защитные щиты оказались бессильны, проклятая прореха между ними подвела. Боль была такой, что сознание покинуло его.

Мужчина глубоко вдохнул, коснувшись груди, и словно вынырнул из кошмара — воспоминания хлынули потоком, но его окружал не разлом, а родительский дом. Потеряв над собой контроль, он вскочил, но тут же замер в нерешительности, вновь прислушиваясь к странному состоянию, не веря, что всё это происходит на самом деле.

Жуткая мысль пронзила сознание: «Неужели я умер?» Инстинктивно стукнув ногой о пол, услышав глухой удар в ответ, он бросил взгляд на окно. Заря едва занималась, расписывая небо бледными красками. Сколько же времени он пробыл в беспамятстве? Похоже, целую ночь. Иначе у его кровати уже толпились бы убитые горем родители или, на худой конец, священник. Мысль об Анне раскаленным клинком вонзилась в сердце, оставляя кровоточащую рану. Столько лет… Он и представить себе не мог, что она его ненавидит.

— Тварь! — вырвалось у него, и, словно одержимый, он вырвался из покоев, помчавшись по сонному коридору к комнате жены. Двери распахнулись, и Дмитрий влетел внутрь, застыв на пороге. Взгляд его приковала неподвижная фигура, распростертая на полу, — некогда любимая женщина.

Он бросился к ней, лихорадочно ощупывая, прильнул ухом к груди, тщетно надеясь уловить хоть слабое дыхание, но отпрянул, словно от удара, ощутив леденящий холод, исходящий от тела. Мертва. Уже несколько часов как.

Взгляд его заметался по комнате и зацепился за маленький флакон, одиноко лежащий рядом. Подхватив его дрожащей рукой, Дмитрий поднялся и несколько мгновений рассматривал этот предмет, хранящий в себе смертоносную тьму.

Он бросил еще один взгляд на Анну, невольно восхитившись красотой, не померкшей даже в смерти, и внезапно осознал: «Анна никогда бы не покончила с собой. Ее разум был отравлен лишь мыслями о мести семье Соловьевых».

Холодный, липкий страх за родных, словно ледяные иглы, пронзил его тело. Дмитрий рванул к родительским покоям. Услышав приглушенные всхлипывания матери и усталое бормотание отца, почувствовал, как тяжелый камень упал с души. Затем, стараясь не разбудить никого, он тихонько заглянул в комнаты всех домочадцев. Все были живы и мирно спали в объятиях ночи.

Страх за родных отступил, но возвращаться в душные покои не хотелось. Дмитрий решил глотнуть свежего воздуха, выйти навстречу зарождающемуся дню. Утренняя прохлада должна была унять смятенные мысли, а ему было над чем поразмыслить.

Выйдя на крыльцо, мужчина залюбовался едва занимающейся зарей, окрасившей небосвод в призрачные, нежные цвета. Отбросив всякое желание куда-либо идти, он присел на прохладную верхнюю ступеньку, ощущая кожей утреннюю свежесть.

Смерть Анны обрушилась громом среди ясного неба, опалила нутро ледяным пламенем. Но только любовь вмиг не откинешь. Но если бы только судьба оставила ее в живых, он сам, своими руками, оборвал бы нить ее лживой жизни. Кто же посмел? Кто вырвал эту возможность из его рук? Лишь тот, кто стал невольным свидетелем их тайного разговора, кто узнал о ее планах. Но с чужаком Анна и словом бы не обмолвилась, задрапировалась бы в лицемерную маску вселенской скорби.

— Змея! — прошипел Дмитрий, раздавливая в кулаках невидимую мерзость.

Монотонный шепот колес и приглушенный рокот мотора вырвали его из плена задумчивости. Дмитрий, нахмурившись, поднялся и устремил взгляд на распахнувшиеся ворота.

Двигатель заглох, и из утробы машины метнулась тень, ускользая от любопытных глаз. Незнакомец, словно одержимый, помчался по ухоженной дорожке, словно его преследовала невидимая сила. Не добегая крылец, он замер, пораженный, и широко распахнутые глаза уставились на Дмитрия.

— Дим… Димка! — выдохнул Яромир, бросаясь к брату. Он обхватил его, сжимая до хруста костей, шепча одними губами: — Живой… Живой… А мне сказали… — Он шмыгнул носом, отводя взгляд, словно стыдясь пролитых слез.

— Да тихо ты, медведь, — пробурчал Дмитрий, но в голосе звучала нежность. — Все ребра переломаешь во второй раз… Лучше закурить дай, с собой не взял, а внутри всё горит огнем.

Устроившись на прохладных досках крыльца, братья закурили. Яромир, не отрываясь, смотрел на Дмитрия, все еще не веря в его воскрешение.

— Перестань так смотреть, — усмехнулся он. — Я и сам чувствую себя новорожденным.

— Резник вылечил? — не унимался младший.

Дмитрий, глубоко затянувшись, выпустил в утренний воздух несколько колец дыма. Отбросил окурок, и он, словно маленькая комета, прочертил в сумраке искрящийся след и, шипя, затерялся в траве, оставив после себя лишь тонкую ниточку дыма.

— Не знаю… Словно в забытье помню родителей, Анну, потом Катерину. Она велела мне спать, и дальше — тьма… А когда очнулся, первые мгновения подумал, что умер.

— Ясно, — хрипло отозвался Яромир.

— Что тебе ясно? Выкладывай, — Дмитрий легонько толкнул брата плечом.

— Ты к Анне-то заглянул, обрадовал своим воскрешением? Наверняка она места себе не находит, — уклончиво ответил Яромир.

— Как не заглянул… Заглянул. Сдохла, тварь, — мужчина с трудом перевел дыхание, словно камень проглотил. — Думала, меня переживет. Исповедь устроила, ведьма, всё выложила. Всю семью нашу в могилу хотела свести. Да кто-то опередил. Пять часов,