У меня горели щеки. Не от стыда. От бессилия и ярости, бушевавших в груди пожаром. Казалось, я была пунцовой, как раскаленная жаровня. Но пальцы оставались совершенно ледяными. Я их почти не чувствовала.

— Кто вы такой? Ответьте же мне!

Трастамара кивал. Пожевывал губу, снова держал невыносимую паузу.

— Отвечу. — Он прищелкнул языком. — Но позже. А то вдруг энтузиазма в тебе поубавится. Сперва — дело. А уж потом — задушевная беседа. Без спешки и метаний. Посидим по-родственному… К тому же, будет жестоко заставлять твоего мужа терпеть больше положенного. Ведь так? Он все еще без сознания. А время идет… Раз-два. — Он поводил пальцем наподобие маятника. — Раз-два…

Посланник откровенно издевался. Я прикрыла глаза, старалась ровно дышать. Плевать, что он заметит. Нужно охладить разум, иначе невозможно трезво воспринимать происходящее. Нужно суметь держать себя в руках. Иначе я пропала.

Казалось, я поняла. Трастамара пытался вывести меня из равновесия. Чтобы остались лишь эмоции и ни крупицы здравого смысла. Чтобы я слепо делала то, что велят. Без раздумий. Эмоции всегда затмевают разум. Эмоции могут сделать безумцем. Поэтому не стоило безоговорочно верить его словам. Все это может оказаться лишь провокацией. Родство в том числе. Господи, пусть это будет так!

Я открыла глаза, подняла голову:

— Что вам нужно? Не тяните.

Трастамара удовлетворенно улыбнулся:

— Следуй за мной.

Я больше не задавала вопросов.

Мы вошли во вторую дверь. Посланник снял с крюка горящий фонарь и повел меня вниз по лестнице. Стена, которой я касалась рукой, была сырой. Похоже, мы спускались в дворцовый подвал. Вскоре звук наших шагов разошелся под каменными сводами. Мы миновали винный погреб, нырнули в низенькую дверцу, которую посланник отпер ключом и пошли по узкому коридору. Снова дверца. Снова коридор. Снова лестница вниз.

Здесь было трудно дышать, и мне стало совсем не по себе. Куда он меня ведет? Сейчас я боялась только одного: что он приведет меня в дворцовую тюрьму и запрет. Зачем? Не важно. Невозможно было угадать, что у этого человека на уме.

Трастамара остановился перед очередной дверью . Пошарил на груди под камзолом и выудил черный ключ на длинной золотой цепочке. Ключ провернулся в хорошо смазанной скважине без малейшего скрипа. Так же легко и беззвучно провернулись петли. Посланник просунул в проем руку с фонарем и сделал приглашающий жест:

— Прошу.

Я мгновение колебалась, но в этом не было никакого смысла. Я ничем не могу противостоять. Трастамара зашел следом, прикрыл за собой дверь. Повесил фонарь на крюк.

Я настороженно огляделась. Пустая комната. На полу — остатки посеревшей от времени соломы. Кажется, это, впрямь, была тюремная камера — об этом говорила черная цепь в углу. Небольшое окно наглухо закрыто окованными деревянными ставнями, запертыми на висячий замок.

Окно? Я посмотрела на почерневшее от времени дерево. Мы спускались глубоко в подвал, здесь не может быть окна. Тогда что это?

Трастамара проследил мой взгляд:

— Я не прошу ничего невыполнимого.

Он снова пошарил на шее, выудил уже другой ключ, вставил в замочек на ставнях. И мое сердце болезненно заколотилось, охваченное неотвратимым предчувствием. Будто глубоко-глубоко внутри я уже знала, что сейчас увижу. Я, действительно, знала. Я зажала юбку в кулаки, зубы почти стучали. Я должна держать себя в руках. Но, все же, попятилась, когда ставни отворились. Трастамара не сводил с меня напряженный взгляд, ждал вопросов. Но я молчала. В горле пересохло, и казалось, что я падаю в бездонный колодец. Я увидела намертво вмурованную в стену знакомую раму. С дивными птичками и эмалью.

Теперь я знала, где второе зеркало.

Трастамара помрачнел:

— Ты должна пройти на другую сторону и принести мне то, что там найдешь. Это все, что мне от тебя нужно.

Я с трудом совладала с собой. Даже язык не слушался. Это было сильнее меня.

— И что потом? Вы исцелите моего мужа и отпустите нас?

Его губы нервно дрогнули:

— Ты опять торгуешься?

Я покачала головой:

— Просто я тоже хочу гарантий.

Посланник терял терпение:

— Если ты этого не сделаешь, твой муж умрет. Это я гарантирую.

Я стиснула зубы, старалась глубоко вздохнуть, но воздух здесь был тяжелым и сырым. Вздох вставал поперек горла.

— Что именно я должна принести?

— Серебряную чернильницу.

Я даже нахмурилась:

— Чернильницу?

Трастамара терял терпение:

— Просто иди и принеси ее. Это все. Или хочешь тянуть время? Ты не выйдешь отсюда, пока этого не сделаешь. А твой муж все это время не получит противоядия. Я не поручусь, что его здоровья хватит на то, чтобы столько ждать.

Мерзавец резал по живому и прекрасно это знал. Я подошла к зеркалу, пыталась вглядеться в его глубину. На поверхности не было ни пылинки, но за ней я видела лишь матовую черноту. Как в дупле того дерева, которое вело в мамину библиотеку.

Я обернулась:

— Куда оно ведет?

Посланник покачал головой:

— Этого я не знаю. Но не надейся выйти через другое зеркало, моя дорогая. Оно у меня. Вместе с твоей служанкой.

Меня словно поразило молнией. Это не человек — чудовище. Он предусмотрел абсолютно все. У меня не оставалось ни малейшей лазейки.

Я кивнула:

— Я пойду.

И без колебаний коснулась зеркальной поверхности.

Глава 55

Этот миг перехода через зеркальную гладь показался мне вечностью. Движения — замедленными. В голове гудело от напряжения. Чернильница… Что за чернильница? Зачем? Но все это было совершенно неуместно. Какая разница? Обнадеживало то, что на внутренней стороне я могу попробовать отыскать Желтка. Может, грифоныш сумеет чем-то помочь. Знать бы еще, куда именно ведет этот ход. Я понятия не имела, насколько велика внутренняя сторона.

Движение прекратилось, но перед глазами все так же оставалась кромешная тьма. Ни малейшего просвета. Но я ощущала, что находилась в замкнутом пространстве. Знакомое чувство. Как тогда, когда я попала через дупло в мамину библиотеку. Кромешная тьма, которая скрывала дверь. Похоже, здесь было то же самое.

Если я оказалась на внутренней стороне, значит, могла колдовать. Я вытянула руки, чувствуя, как в ладонях копится тепло, и они начинают золотисто светиться. Начертила в воздухе знак огня, но ничего не получилось. Нарисованный мерцающей дымкой символ потух и