— Значит, ты меня сбережешь, а я тебя, то и ладно будет. А отослать и не думай.

И не поспоришь, не возразишь. Баба, да в тягости, да… жена, любимая — как отослать? Легче сердце себе вырвать, изведется он, думая, как она, что с ней…

— Со мной будешь. Хорошо.

— А второе, государь, скажи мне, когда вот отсюда спустятся на лодках люди — ты человек военный, понимать должен, где им высадиться проще, как в палаты твои пройти лучше, по какому ходу подземному? Куда их государыня Любава привести сможет?

Развернула Агафья карту, тут Борис и призадумался.

— Два хода есть. Один тут находится, второй чуть далее.

— А в палатах куда они выходят, государь?

Борис подумал пару минут, а потом рукой махнул.

Усте доверял он, как никому более. Глупо? Наивно? Да ничуточки, не может человек одиноким волком жить, не может он никому не верить, без этого гибнет душа. А Устинья… и дураком Борис тоже не был, видел, что любит она его беззаветно, жизни своей без него не мыслит.

Не сыграешь так-то, не получится.

Ежели Устинью обманули… а это тоже задача не из легких, волхва она, не девка дворовая, вранье почует любое. И бабка ее волхва. И обе они заинтересованы, чтобы жил он, чтобы хорошо с ним все было — сами понимают.

Так что отбросил государь сомнения… почти. И объяснил. И куда потайные ходы выходят, и как попасть в них. И даже объяснил, как один из ходов открывается. Надобно ведь Божедару каким-то образом людей своих провести в палаты?

Ой как надобно.

И чтобы не заметили их, чтобы шума не поднялось — кто его знает, какими силами враг придет?

Оно так, и волхвы не всесильны, что смогли, то и узнали.

Закончила Агафья расспросы, поднялась.

— Ох, ноги мои, годы мои….

Но ворчала Агафья более для вида. Да и чего ей морочиться, чего жаловаться? Понимал Божедар, что в Рощу не набегаешься, потому несколько его людей на подворье Заболоцких жили постоянно, и при них голуби почтовые. Агафье туда прямая дорога была, зашла, да побыла, чай, к родным, не к чужим людям. Придется ей еще раз съездить.

А потом и рассказать, и провести кого в палаты государевы, Устинья-то наотрез отказалась Бориса покидать. Такими глазами смотрела… Агафья только головой покачала. Вот уж… любовь.

Даже позавидовала по-доброму. У нее уж давно ушел тот самый, родной и любимый, с которым сердце оттаяло. Ушел, ждать ТАМ обещал, и верила она — дождется. Да и ей уж скоро в дорогу собираться, но покамест жива она, надобно внучке помочь.

* * *

Когда дверь за старой волхвой закрылась, Устя на мужа посмотрела прямо.

— Ты мне так веришь, Боренька?

— Верю. Только тебе и верю…

По щеке Устинья слезинка скользнула, вторая…

— Слово даю, не предам я тебя, не обману. Любой, кто к тебе со злом подойти захочет, сначала пусть мой труп перешагнет!

— Не надобно нам такое. Лучше живи, меня радуй, детишек нам рожай…

Вроде бы и обычные слова, а Устя плакала, и смотрела на него сквозь слезы текущие, и глаза у нее горели, ровно звезды. Не от силы волховской, а просто — любовь, она каждую душу сиянием наполнит.

— Все для тебя сделаю, любимый. Все…

И знал Борис, это не просто слова.

Сделает.

И он для нее тоже.

Любовь?

Она и такая бывает, любовь, когда от дурманного морока очнешься, да вокруг оглядишься. Невероятная, тихая, нежная, когда смотришь на любимого — и сердце от счастья заходится. И слов тут не надо, пусть влюбленные вдвоем останутся. Они к этому слишком долго шли.

* * *

Агафья вроде как и по улице ехала, в возке уютном, а все одно, вдруг воздух жестким стал, сердце кольнуло.

— Оххх…

Дернулась старая волхва, а что тут поделаешь? Не выпрыгивать же из возка, не бежать на подворье к Захарьиным?

Не кричать там — пустите меня в подвал, немедленно!!!

А ведь кто-то еще раз к Черной Книге прошел! Кто-то знает о ней, пользуется… кто⁈

Любава?

Может, и она… тут Агафья и выдохнула чуточку спокойнее. А может, и правда — царица это вдовая. Тут бы и не удивилась волхва, ежели действительно что недоброе планируется, самое время к черным силам воззвать, своих-то от рождения нету…

Значит, вдвое, втрое осторожнее надобно быть. Не избежать ей, с мужчинами в палаты государевы пойти, да и чего ей бояться-то? Агафья еще раз к себе прислушалась.

Сердце хоть и тянуло, и саднило, а только это — от того, что Черную Книгу навестили, метки ее тайные потревожили. Оказаться б сейчас там, да нельзя, время потеряешь, а то и жизнь можешь. Кто еще там с Книгой сейчас… было б рядом с Агафьей человек двадцать воинов, она б подумала, а одна — не пойдет. Не тот уж у нее возраст!

Да возраст — что?

Согласилась бы она свою жизнь на жизнь ведьмы разменять, а только ежели ведьма эта не последняя? Устя еще молода, а Добряна не воин, не смогут они так, как Агафья, не пришло ей еще время рискнуть.

А вот плохое предчувствие есть у волхвы?

Мало кто может будущее провидеть, великая редкость — пророки. Жива-матушка свой ковер из миллиардов нитей плетет, кто знает, где и чья с твоей пересечется? Редко, очень редко его узор увидеть можно, а чтобы умом такое объять? Оттого и пророчества темны и невнятны, оттого и пророки полубезумны… не под силу это покамест разуму человеческому.

А вот что каждый волхв или волхва почуять может, так это конец своей дороги.

Срок свой они знают, только не всегда сообразить можно, что это он пришел. Тянет, мозжит, давит… кто и понимает, а кто и не успевает понять. А уберечься от такого и не получится, когда Жива-матушка решила далее нить не плести, ее не переговоришь, не переубедишь.

Но Агафья своего конца не чуяла.

Даже когда ранят ее, сможет она выжить, еще потопчет зеленую травушку, еще и внучке деток понянчит… хотелось бы! Привязалась она к Устинье, благословила их род Жива-матушка, не просто потомков дала увидеть — свое продолжение, свою силу… счастье это для Агафьи.

А с Книгой разберется она после этой ночи. Тогда уж можно будет…

Любава это.

Наверняка.

Волхва успокоилась, возок повернул к дому Заболоцких… и волхва выкинула все из головы. До завтра.