— Моя навсегда, — строго сказал он и нахмурил темные брови, когда я попыталась прикрыться руками.

— Твои родители познакомились также? — осмелилась спросить я.

Мои слабые руки развели в стороны и аккуратно положили вдоль тела на кровати. Видимо, Камачо посчитал эту позу самой удобной сейчас, и я не стала противиться, в конце концов он, в отличие от меня, понимал, что сейчас лучше делать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Я — «летний», — хмыкнул он, скидывая китель и быстро расстегивая брюки. — Между моими родителями не было любви, скорее уважение и зависимость. Но давай сейчас не о них, ты бы еще о нарушении периметра академии предложила поговорить.

— С периметром претор сам справится, а мне нужно хоть о чем-то поговорить, потому что… Ой. Он абсолютно такой, как я думала!

Я оказалась замечательным прорицателем. Обнаженный Камачо, стоящий у боковины кровати, обладал именно таким мужским достоинством, о котором я мечтала по ночам — гладким, удлиненно-шелковистым, с аккуратным нежным навершием. Хотя и немного чрезмерно вытянутым. Райден отчего-то отвел глаза, скорее всего так же стеснялся немного, как и я. Но зря. Неосознанно, просто повело и все, я приподнялась, протянула руку и погладила шелковое чудо.

— Трындец, Маккой, — расстроенно сказал Райден, — опять опозорить меня хочешь.

Его лицо стало строже, отстраненнее, он наклонил голову, так что белые пряди упали на лоб. Белоснежные, особенные, ошеломительно-красивые, как и весь Райден. Мгновение, легкий прыжок на кровать, подобный рывку хищника за добычей. И меня накрыли, придавили всем телом.

— Ой, тяжелый, — пискнула я.

— Весь твой.

Дыхание в шею, запустившее сонм мурашек. Он обнял, раздвигая бедрами ноги, выдохнул сорвано, отчаянно, и… погладил потрясающе теплой, чудесной твердостью прямо по разнеженной нежности, вызвав невольный тихий стон. Касание как ласка, бедрами о бедра, лучше, чем ладонью, сильно и нежно. Вперед и назад. Ох, мне казалось, что надо вглубь, но и так… и так замечательно. Еще. Потом еще и еще. Склоняясь над моей грудью, он захватывал ртом вершинки и поглаживал их языком, прищипывал плотно губами. Стало бесконечно правильно и нужно, просто необходимо чувствовать его тяжесть, толчки бедер, видеть бешено-счастливые всполохи в глазах.

А потом Камачо пришлось меня целовать, как он и говорил «чтобы нас не услышали». Мы летели, высоко-высоко, обнимаясь телами, невесомые и горящие вместе, под еле слышный, все ускоряющийся скрип кровати. И целовались, чтобы не кричать. Отличный способ, только немного болят губы, когда все полыхает, пронизывает до звона в ушах.

А потом, когда приятная нега только-только начала овладевать моим телом, вдруг стало остро больно. Раз, два, три. Влажно, туго, он входил, врезался. Я хотела возмутиться, но боль вдруг ушла так же внезапно, как и появилась. Камачо сдвинулся, качнувшись телом в кровать куда-то рядом с моим бедром и замирая, напряженно каменный, слабо подрагивающий. Сгребающий меня руками и прижимающий что есть сил. В битве отчаянного поцелуя, вцепляясь пальцами в мужские плечи и прислушиваясь к затухающей боли, я поняла, что вот сейчас, ничего не объявляя официально, на простой железной кровати академического кампуса, по собственному желанию я стала девушкой Камачо. Минут десять, если не больше, мы молчали. То смотрели друг на друга, то осторожно касались, поглаживая пальцами лоб, подбородок, губы, грудь. Одинаково восхищенно.

И оба расстроились, когда нас прервал громкий стук в дверь.

— Камачо!

— Нас, то есть меня — нет в комнате, — одними губами проникновенно сообщил мне Рай и широко улыбнулся.

А и правда, затаимся и все. Не будут же в дверь ломиться. А войти в комнату можно только с «открывающей» именной руной.

— Мистер Райден, это Саймон, сантехник. Мне надо трубы проверить, — прогудело из-за двери. — Если никого нет, я открываю.

— Работники могут брать у администрации спецключи для особых случаев, — простонал Камачо и птицей слетел с кровати.

— Сейчас открою! — закричал он, торопливо натягивая брюки на голое тело и мимикой изображая нечто то ли извиняющееся, то ли намекающее. Оказавшись обнаженной, я растерялась, крутанулась в простыни, задергала ногами, пытаясь их освободить и… рухнула на пол.

— Все нормально? Я быстро, мне только проверить, — забубнил голос и в дверь толкнули.

Чтоб тебя! Торопливо поднявшись, я снова запуталась в длинной простынке и с грохотом упала еще раз. Чудесно, он сейчас распахнет дверь, а я на четвереньках на полу в многозначительной позе и вокруг наши с Райденом вещи. Схватившись за протянутую Камачо руку, я подскочила, ткнула попутно его кулаком в бок, чтобы согнать с лица выражение, напоминающее сдерживаемый хохот, и кинулась в шкаф.

Все любовники скрываются в шкафу, чем я хуже. В этих проклятых комнатах и укрыться-то больше негде, не в окно же со второго этажа голой вылезать. О, какой позор! Я — прячущаяся любовница! Хорошо хоть шкаф вместительный. Только какого демона, у него вещей больше, чем у Яи капель? Створки гардероба закрылись, сердце стучало как сумасшедшее. И дыхание прорывалось паровозным шумом. Я закрыла рот рукавом какого-то расшитого шелковым узором сюртука.

— Что случилось Саймон?

— Прошу прощения, мне нужно осмотреть трубы в вашей комнате, не протекают ли. Три раза уже чиню душ риторов, прям как заговорил кто. Может ниже засоры, я быстренько простучу и уйду. Чтобы у вас девочка под кроватью не простудилась. Извините.

Дальше были какие-то стуки и разговоры, но я уже не слышала. Сидела, заткнув уши и закрыв глаза. Нас спалили, и это было не сложно, с таким-то ворохом оставленной одежды на полу. Ой, мамочки.

Дверца приоткрылась.

— Хм.

Камачо сгреб свои вещи прямо с вешалками и бросил их на кровать, а сам залез ко мне в шкаф и закрыл его на обе створки, оставив только небольшую щель. Для шкафа Райден был крупноват, но я не протестовала. Выходить не хотелось, а сидеть одной, наверное, глупо.

— Стыдно, — призналась я. — Ты куда бросил мое нижнее белье?

— Прямо у кровати осталось, — вздохнул он. — Не привык я прятаться. Но ты не волнуйся, Саймон никому не скажет. Он просто трубу простучал, говорит — все признаки засора, но где именно непонятно. Пошел дальше по всему кампусу проверять.

Меня обняли. Ладони привычно легли на шею, и Камачо потянулся целоваться. Нежный тихий стон. Проклятье, мой. И мурашки по позвоночнику. Ну уж нет, еще одного внезапного визита и последующего позора я переживать не намерена.

— Подожди, — с трудом отодвинула я снова загоревшегося парня. — Помнишь, Фуко в наш душ спускался? Не слишком ли давно засор идет? И еще — почему демон в кукле попросил нас дать ему три дня? Вот эти три дня мне просто покоя не дают, что он может сделать за это время?

— Макко-о-ой! — простонал Райден. — Ты не успокоишься, да? Думаешь, риторы без нас не справятся? Еще что-нибудь нарыть хочешь?

— Но мы же будущие Стражи. И про девочку с куклой ничего не сказали, то есть у них информации меньше, а мы видим картину в целом. — серьезно заметила я.

Заговорив о деле, я немного успокоилась и приоткрыла дверцу. Обнаружив картинно лежащее на моих брюках белье: мое и Райдена. Выставка, не оставляющая простора догадкам.

— И, кстати, как ты инициировал своих? У меня есть планы на Монику, но и твой опыт хотелось бы послушать.

Я на цыпочках отправилась за бельем, наклонилась и… в секунду меня смели и уложили на кровать.

— Умница, — сообщил, нависая сверху Райден, — упрямая, внимательная, моя. Скажи, что обо мне ты тоже думаешь.

— Слишком часто, — пробурчала я. — И может быть зря. Насколько сообщила мне твоя мама, у нас нет будущего. Так что встречаемся пока можем.

Он совсем не сопротивлялся, когда я оттолкнула его и принялась-таки одеваться, прикрываясь простынкой. Лежал, закинув руки за голову и смотрел в потолок. Помолчал, а потом начал рассказывать об инициации. У Райдена на этот счет была своя теория. Он был согласен с риторами — пси-контур проявляется и работает полноценно только у тех, кто сумел в определенный момент открыть все ресурсы организма.