себе, что он был Мойрой, богом Судьбы. Он мог управлять эмоциями людей. Мог убить одним лишь поцелуем. Джекс уж точно был в состоянии постоять за себя.
Но к ужину Эванджелина не на шутку разволновалась, опасаясь, что с ним могло случиться что-то ужасное. Джекса не было уже два дня. Да, он и раньше исчезал так надолго – оставил ее одну в замке Хаоса на десять дней, но в тот раз он написал записку, предупредив о своем отъезде. Сейчас он просто ушел.
Она вдруг вспомнила его последние слова: «Я пытаюсь совсем о тебе не думать».
Уехал ли он отсюда, чтобы это доказать?
Правда это или нет, но внутри нее появилось тошнотворное чувство, которое никак не уходило, несмотря на царившую в Лощине теплую атмосферу. Она не боялась, нет, но и спокойной тоже не была.
Эванджелина размазывала еду по тарелке и время от времени рассеянно крутила в пальцах бокал с сидром.
В середине трапезы крошечный дракончик внезапно спрятался за бокалом. Шрам в виде разбитого сердца на запястье запульсировал, и Эванджелина повернулась к дверям таверны, увидев вернувшегося Джекса.
Он стоял, привалившись к деревянному косяку, и выглядел невероятно прекрасно, даже не прилагая никаких усилий. Его золотистые волосы развевались на холодном ветру, а накидка криво свисала с плеч.
– Где… – Она прервалась почти сразу.
Джекс вовсе не привалился к дверному проему, он держался за него, чтобы не упасть.
– Джекс! – Эванджелина бросилась через таверну, с ужасом наблюдая, как накидка соскальзывает с его плеча, открывая огромное пятно искрящейся золотисто-алой крови.
37
– Что случилось? – спросила Эванджелина.
– Я просто был самим собой. – Джекс пошатнулся и рухнул на софу прямо у входа.
Из приоткрытой двери проникал морозный воздух вместе со снегом. Эванджелина понимала, что должна закрыть ее как можно скорее, но сначала подошла к Джексу. Она впервые видела его раненым, и это почему-то страшно напугало ее.
– Джекс… – Эванджелина мягко, но твердо сжала его холодные плечи. Она мало что знала о лечении ран, но хорошо помнила, что Джекс постоянно просил ее оставаться в сознании, когда она сама истекала кровью. – Пожалуйста, держись, Джекс. Я не знаю, что делать.
Блестящая кровь растекалась по его дымчато-серому камзолу, окрашивая его в алый. При виде этого у Эванджелины сжалось сердце. Она пожалела, что просто сидела в таверне и не отправилась на его поиски. Будучи Мойрой, Джекс не старел, но мог умереть от серьезного ранения.
Ей нужно было срочно помочь ему. Нужно было снять камзол, промыть рану, а потом зашить ее.
– Лезвие все еще внутри? – Эванджелина протянула руку, чтобы снять с него накидку.
– Все в порядке. – Джекс перехватил ее запястье, не позволяя осмотреть рану. – Мне просто нужно одеяло… и немного поспать. – Он притянул ее к себе, словно намереваясь укрыться ею.
– О нет, я не одеяло. – Она уперлась свободной рукой в стену и посмотрела в его затуманенные голубые глаза. Внутри нее все перевернулось. – Сначала мне нужно зашить рану.
Ей пришлось несколько раз дернуть руку, чтобы освободить запястье. Даже несмотря на ранение, Джекс оставался невероятно силен. След от его холодных пальцев горел на ее запястье, пока Эванджелина бежала в таверну.
За барной стойкой она нашла спиртное, а затем несколько тряпок, которые, как она отчаянно надеялась, сгодятся на первое время. Сначала она промоет его рану, а уже потом поищет иголку с ниткой.
– Ты зря тратишь время, Лисичка. – Джекс прислонился к дверному проему, держась за бок. – Мне всего лишь всадили нож в ребра.
– Полагаю, все заживет само по себе?
– Но твои раны ведь зажили.
– После того как ты их обработал.
Уголок его губ дернулся в улыбке.
– Я просто хотел снять с тебя одежду.
Эванджелина вспомнила, как его руки касались ее обнаженной кожи.
Она была почти уверена, что он шутит – или бредит. Он покачивался, едва держась на ногах, а взгляд никак не мог сфокусироваться.
Эванджелина не знала, как ей удалось подняться вместе с ним по лестнице. К счастью, в Лощине было бесконечное множество свободных комнат. Она помогла Джексу устроиться в ближайшей спальне, где пахло свежими сосновыми иголками. Полы здесь укрывали темно-зеленые ковры, а кровать, сделанная из толстого дерева, была заправлена белоснежными и хрустящими простынями. Как только Джекс упал на них, в очаге с новой силой разгорелся огонь.
К счастью, кровотечение прекратилось, но Джекс выглядел измученным. Прежде чем он прикрыл веки, Эванджелина увидела, что в глазах его проступили алые капилляры, напоминавшие тонкую паутинку, а голубой зрачок покраснел. Она даже задалась вопросом, спал ли он в последние несколько дней.
Переживать о Джексе казалось странным, но Эванджелина сомневалась, что кто-то еще беспокоился о нем, включая его самого. Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, пока он лежал на куче белоснежных одеял.
Эванджелина торопливо направилась за тазиком с водой.
По возвращении она увидела, что Джекс уже скинул сапоги на деревянный пол, но камзол и окровавленная накидка по-прежнему были на нем.
– Расскажешь, чем ты занимался? – спросила она.
– Я ведь уже сказал, – пробормотал он. – Я просто был самим собой. Другие тоже показали настоящие лица, и, как видишь, ничем хорошим это не кончилось.
– Где ты был?
– Перестань задавать такие сложные вопросы.
Джекс застонал и еще сильнее смежил веки, когда Эванджелина развязала накидку, чтобы добраться до раны. Она повесила одежду сушиться на стул, стоявший напротив очага. Накидка была мокрой от снега и, возможно, от крови, хотя ткань была слишком темной, чтобы разглядеть, есть ли на ней пятна. Затем она разрезала камзол Джекса нежного голубовато-серого оттенка, за исключением участков возле ребер, окрашенных в красный.
Грудь его медленно поднималась и опускалась.
Эванджелина осторожно сняла с него камзол, стараясь не задеть пальцами обнаженную кожу. И все же она затаила дыхание, когда начала протирать рваную кровоточащую рану на его ребрах.
Она понимала, что ее придется зашить. Или…
Эванджелина внезапно замерла, наблюдая, как кожа Джекса срастается прямо у нее на глазах. Края раны все еще выглядели воспаленными и могли разойтись от малейшего прикосновения, но она уже начала заживать. А значит, Джекс не умрет от кровопотери.
Эванджелину накрыла волна облегчения.
К тому времени как она закончила перевязывать его, Джекс, казалось, уснул. На его закрытые веки спадали пряди золотистых волос. Эванджелина на мгновение задумалась, не остаться ли ей с ним, пока он отдыхает.
Конечно, она была рада, что Джекс вернулся и что он в безопасности. И радость эта оказалась слишком уж сильной. Эванджелина постоянно напоминала