Почти идеально.

Но есть одна луна, которая не на своем месте. Самая большая ― серебристая луна, которую я никогда раньше не видела, ― расположилась прямо под его правой лопаткой рядом с моей маленькой причудливой луной.

Я хмурюсь.

Такой луны не существует. Больше нет.

Это та, что упала.

― Не хочу шокировать до такой степени, что ты задушишь меня своими волосами, ― сухо говорит он, вкладывая в мою голову вполне жизнеспособную идею, ― но, как ты любезно заметила, мне нужно помыться. ― Он наклоняет голову. ― Не стесняйся покинуть западную часть бассейна, чтобы я мог воспользоваться водопадом и ополоснуться, чтобы соответствовать твоим стандартам.

― Тебе придется повозиться, ― говорю я, хватаю мыло и отступаю вправо, бросив еще один взгляд на маленькую луну на его спине. ― Надеюсь, у тебя есть закуски в седельных сумках. Они тебе понадобятся.

― Ты действительно говоришь такие милые вещи, Лунный свет.

― Спасибо. Я стараюсь изо всех сил.

― Просто бесит, что ты не стараешься, ― бормочет он, дергая за то, что, как я понимаю, является застежками на брюках, когда они сползают с его мускулистой задницы, обнажая темное нижнее белье. ― Не думаю, что мое бедное сердце сможет выдержать это. А теперь, если ты не хочешь зрелищ, предлагаю обратить свое внимание на что-то другое.

― Я не повернусь к тебе спиной, ― рычу я, и мои слова сопровождаются его легким вздохом.

― Поступай как знаешь. Но если бы я хотел как-то навредить тебе, у меня было достаточно возможностей в камере, из которой я тебя вызволил.

Он поворачивается.

Мои глаза расширяются, а сердце в груди замирает.

Он сложен, как каменная глыба, его пресс настолько рельефный, что едва похож на настоящий. И хотя все это впечатляет, мои легкие внезапно перестали работать отнюдь не из-за этого.

Почти каждый дюйм его кожи спереди также испещрен бледными шрамами — как большими, так и маленькими.

Длинными и короткими.

Некоторые из них представляют собой тонкие линии, идеально ровные, как будто их провели лезвием. Некоторые ― толстые и бугристые, нанесенные так яростно, что я почти чувствую, что именно разорвало его плоть. Есть отчетливые колотые раны и другие отметины, которые выглядят так, будто что-то зубастое набросилось на него и отрывало куски плоти.

Мой взгляд натыкается на круглый, плоский, черно-серебристый резной кулон, который свисает с плетеного кожаного ремешка на его шее, и я рассматриваю замысловатый рисунок ― саберсайт и мунплюм, сплетенные в объятиях.

Я хмурюсь, подавляя странное желание спросить, можно ли взглянуть поближе.

Он сбрасывает штаны, берет из седельной сумки небольшой сверток и направляется к западному краю бассейна. Мой взгляд опускается на его нижнее белье ― материал которого никак не скрывает очертания его мужского достоинства, тяжело свисающего между мускулистыми бедрами, покрытыми рубцами, оставшимися от старых… Мое дыхание сбивается.

Я отворачиваюсь, мои щеки заливает жаркий румянец.

Ожоги.

У него ожоги.

Я слышу, как он бросает что-то на берег, и вода покрывается рябью. Оглянувшись через плечо, я вижу, как Каан пробирается к журчащему водопаду, впадающему в этот небольшой бассейн, со всех сторон окруженный пушистой листвой цвета меди.

Замысловатые линии обожженной плоти выглядят так, словно вокруг его бедра обвилась огненная змея. И не один раз.

Ледяная глыба в груди кажется тяжелее, чем обычно.

Интересно, откуда они у него? Они выглядят… натянутыми. Как будто они появились, когда он был маленьким, и рубцовая ткань растягивалась по мере того, как он рос…

Я трясу головой, отгоняя эту мысль.

Король-тиран.

Опасный.

У него очень голодный дракон.

Я снова рассматриваю его многочисленные шрамы, пока он намыливается собственным куском мыла, вспенивая густые черные волосы под мышками…

Он воин, и самый крупный мужчина, которого я когда-либо видела, во всех смыслах, формах и проявлениях. Наверное, он смотрел в глаза смерти больше раз, чем я.

Проклятье.

Выбраться отсюда может оказаться сложнее, чем я предполагала изначально. Я не против испытаний, но предпочитаю, чтобы они были не тогда, когда я уже на спине ― связанная и с железным гвоздем, застрявшим в моем гребаном плече.

Он проводит пеной по бороде и волосам, шагает под струю воды, чтобы смыть ее, а я не могу самостоятельно засунуть кусок мыла под свою плотную тунику, чтобы помыться. Тяжело, со связанными руками, в таком неудобном положении.

― Готов поспорить, ты жалеешь, что не солгала о своих намерениях, когда я предложил освободить тебе руки, ― хмыкает Каан.

― Ты даже не представляешь, ― бормочу я, жалея, что у меня нет запасной одежды, чтобы содрать с себя эту тунику. Наконец-то покончить с этой царапающейся одеждой.

Мыло выскальзывает у меня из рук как раз в тот момент, когда я собираюсь засунуть его под ткань, и я со стоном принимаюсь тереть лицо и волосы, распутывая свои густые, спутанные пряди впервые за… долгое время.

Я так сосредоточена на том, чтобы вымыть волосы, что у меня уходит слишком много времени, чтобы заметить неприятное ощущение, щекочущее мою кожу и делающее ее шершавой.

Я хмурюсь.

― Эта вода покалывает.

― Опускайся ниже, ― говорит Каан и отклоняется назад, позволяя водопаду снова омыть его голову. Взмахом обеих рук он откидывает с лица волосы длиной до плеч, а затем проводит ими по бороде. ― Она обладает целебными свойствами.

Что ж, это удобно.

Он идет через бассейн к берегу, капли воды покрывают его красивое тело. Я делаю, как он сказал, мне нужны силы, если я хочу сбежать, когда представится возможность, и опускаюсь так низко, что рябь, которую он создает, перекатывается через мои плечи.

Он достает маленький сверток, который оставил на берегу, и ослабляет кожаный шнурок. Он роется в содержимом, пока не находит пару зубцов, мое сердце подскакивает к горлу.

Черт, я и забыла о них.

Я погружаюсь так низко, что вода доходит мне до подбородка, и поспешно отступаю назад, не сводя с него прищуренных глаз ― этот суровый взгляд теперь пронзает меня, как пара наконечников стрел.

― Если ты воткнешь их в меня, я ударю тебя коленом по яйцам.

― Это лучше, чем быть зарезанным, ― говорит он, пробираясь сквозь воду.

―