Но размышления о личной жизни пришлось отложить. Я дошла до терема, привязала Сивку-Бурка к резному крыльцу, занесла внутрь тюки с покупками и снова подивилась несвойственной нашим краям тишине. Лес словно вымер.

Пришлось идти к единственному, кто, несмотря на свою вечную меланхолию, мог пролить свет на происходящее. Наина вообще любила все проливать. В основном слезы, но иногда Баюн, движимый редкими приступами сострадания, приносил ей кувшин медовухи – и тогда она вскоре оказывалась под своим дубом, и слезы сменялись сентиментальными песнями о погибшей любви. Впрочем, если ты русалка, воспитанная белками и живешь в дупле тысячелетнего дерева, надо понимать, что некоторые бытовые и эмоциональные сложности неизбежны.

Я нашла ее там, у старого дуба на берегу озера. Наина сидела на коряге, печально привалившись к стволу дерева.

– Наина! – окликнула я. – Что случилось? Где все?

В ответ русалка только всхлипнула.

Терпение мое лопнуло. Я подошла ближе и рявкнула так, что с ближайшей сосны посыпались шишки:

– Отставить слезы! Что стряслось? Докладывай!

Наина вздрогнула, подняла заплаканное лицо с огромными, покрасневшими глазами и, всхлипывая, выдохнула:

– Иванушка пропал! Козлинушка на-а-аш! Козлик бе-е-едный!

– Как пропал? – не поверила я. – Он же у избы Аленки, на веревочке!

– Да нет жеее! – заныла Наина, размазывая слезы по щекам. – Аленка утром пошла дров нарубить… Вернулась… А на скамейке – обрывок веревки! Перегрызенны-ый! И козлика нет! Мы все ужо искали! И Баюн по крышам лазил, и Лебедяна над лесом летала, и Алеша прочесывал чащу! Ни-че-го-шеньки!

Тут до меня наконец дошло. Вот куда подевались все обитатели леса!

Я мысленно выругалась на чем свет стоит. Столько планов: и кофий новый попробовать, и Сивку-Бурку обустроить, и разобраться, наконец, с этими проклятыми чугунными яйцами! А вместо этого – поиски беглого парнокопытного.

Оставив Сивку-Бурку в недоумении у терема, я помчалась вливаться в поисковый отряд. Ну что ж, Василиса, добро пожаловать обратно в сказку. Где чудеса соседствуют с бытовухой, а вместо романтических прогулок – поиски сбежавшего козла.

***

Сумрак начал сгущаться над сказочным лесом, окрашивая стволы вековых деревьев в багровые и лиловые тона. Поиски зашли в тупик. Мы обыскали все: и густые заросли папоротника, где любили прятаться лешие, и топи болотные, где водилась нечисть разная. Ни души. Вернее, ни одного козла.

Отряд вернулся на поляну у терема, уставший и подавленный. Аленка, обычно готовая чуть что наперевес с топором бросаться в бой, сидела на пеньке, уткнувшись лицом в ладони, и ее плечи мелко вздрагивали.

– Братец он ведь… как ни крути… – всхлипывала она. – И хоть и козел последний, но свой, родной… Куда ж он подевался-то?

Воцарилась тягостная пауза, которую, разумеется, нарушил Алеша. Богатырь мне нравился, был добрым и надежным, но порой молодецкой удали недоставало ума…

– Так может его, Василиса Ильинична, Кощей съел? – спросил он.

От неожиданности я поперхнулась.

– Ну, знаете… шашлычок из молодого козленочка… с розмаринчиком…

При этом Алеша как-то не слишком скорбно сглотнул слюну. Оно и понятно: весь день по лесу рыщем.

Все невольно помрачнели. Версия, хоть