Прищуриваюсь ровно настолько, чтобы различить под собой бесконечный асфальт и черную машину неподалеку. Внутренности сковывает от тошноты, когда я пытаюсь двинуться, — резкая боль пронзает голову, и я бессильно падаю обратно на плечо того, кто меня несет.

Его плечо впивается в мою талию с каждым шагом, и я вскрикиваю от боли во время тряски. Мне открывается вид на самолет, от которого мы отдаляемся.

Страх врезается мне в грудь, как сошедший с рельсов поезд.

Я была в самолете?!

В нос бьет едкий запах топлива и выхлопов, когда я по глупости делаю вдох, и лишь когда мы оказываемся в машине, я с благодарностью ощущаю чистый воздух. Но облегчение мгновенно испаряется, стоит мне увидеть свои запястья.

Я застываю, вжимаясь в мягкую кожаную обивку.

Не паникуй, Бернадетт, не паникуй. Это все просто какая-то ошибка.

Я извиваюсь и упираюсь спиной в сиденье, исподлобья бросая свирепый взгляд на этого двойника Дольфа Лундгрена15 и отворачиваясь, когда он наклоняется слишком близко, пристегивая меня ремнем безопасности.

Наверное, мне стоит быть благодарной за то, что они хотя бы не хотят, чтобы я умерла, если вдруг вылечу из машины при аварии. Но, если честно, я не знаю, что вообще делать в этой ситуации.

Металл громко звякает, напоминая о том, как туго наручники обхватывают запястья, и всякая благодарность мгновенно испаряется, когда до меня доходит: где-то между первой поездкой в лимузине и перелетом кто-то успел меня заковать.

Плечи опускаются, я оседаю и почти сдаюсь, вжимаясь в сиденье. Близнецы, не говоря ни слова, усаживаются впереди, оставляя меня одну на заднем сиденье.

Я поднимаю руки, стянутые наручниками, и осторожно ощупываю затылок, где пульсирует болезненная шишка.

Чем, нахуй, они меня огрели?

Желудок сжимается, губы начинают дрожать. Я опускаю руки на колени. Эдгар, наверное, уже гадает, где его мамочка. Бедный мой кот. Я не знаю, когда смогу забрать его… и вообще куда меня везут.

В голове начинают роиться самые паршивые сценарии, пока я лихорадочно надеюсь, что в ветеринарке, куда я сдала Эдгара, есть что-то вроде бесплатного котельного «постель и завтрак» для тех случаев, когда ужасные хозяева не приходят забирать их после одного из самых травмирующих дней в их жизни.

Хотя легкий звон металла на запястьях напоминает о том, что день у меня, мягко говоря, не из удачных.

Меня снова захлестывает паника. Не знаю, сколько времени я была без сознания между машиной и самолетом. Какой сейчас день? Не могла же я вырубиться настолько надолго. В глазах щиплет от собирающихся слез, и я судорожно втягиваю воздух, пытаясь их сдержать.

Я вообще не понимаю, кому могла понадобиться.

Очень сомневаюсь, что у Робби нашлись бы средства провернуть нечто подобное. Да и даже если бы нашлись, он бы уже показался.

Мозг лихорадочно перебирает все мои жизненные косяки, но я не могу придумать ни одной причины, зачем кому-то меня похищать.

У меня не так много времени, чтобы обдумывать это, поездка оказывается короткой. Машина останавливается, и дверь распахивается, заставляя сердце забиться как бешеное.

— Приехали, — произносит один из мужчин хриплым голосом и отходит в сторону, будто я не какая-то там пленница.

— Обещаем, мы не причиним тебе вреда, — добавляет его близнец, наклоняясь к салону и вскидывая бровь так, словно говорит: веди себя спокойно, и мы тоже будем спокойны.

Только вот они уже причинили. Легкая, но тупая боль в голове все это время не дает об этом забыть.

Когда мне наконец удается выбраться из машины, — изображая послушность, как примерная девочка, — я понимаю, почему они вдруг стали такими любезными.

Бежать-то мне все равно некуда.

Я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси, оглядывая низкие потолки и массивные бетонные колонны… и ни одного гребаного указателя «Выход». Терпеть не могу парковки. С тех пор, как в последний раз умудрилась потерять там свою машину. Я искала ее два часа, и к тому моменту уже ревела, как идиотка.

Я сглатываю комок в горле. Надо держаться, сколько смогу. Если начну плакать, уже не остановлюсь.

А я ненавижу плакать.

Амбалы молча наблюдают, как я дрожу, но по их выражениям лиц сразу ясно: стоит закричать, и последствия мне не понравится.

— Окей, мальчики, где мы? — спрашиваю я с показной бравадой, раздражаясь на то, как предательски срывается голос. Уверена, выгляжу я жалко — волосы растрепаны, лицо помято от усталости.

Один из них без слов протягивает мне мои очки в голубой оправе, и ноздри предательски раздуваются, я с трудом сдерживаю слезы. Я поправляю очки на носу, металлический звон наручников режет слух, и я делаю дрожащий вдох.

— Отлично. Ведите меня к своему боссу, но я ловлю вас на слове. И, между прочим, новость дня: когда тебя бьют чем то по голове, чтобы вырубить, — это тоже считается причинением вреда, и это больно, — огрызаюсь я. Почти уверена, что слышала в каком-то подкасте: убийцам сложнее убивать людей, с которыми они разговаривали. Ура мне.

Тупица номер один ухмыляется и поднимает бровь в сторону напарника, тот в ответ только хмурится. Я бросаю последний взгляд на пустую парковку и изо всех сил заставляю себя не сглотнуть, как перепуганная школьница, глядя на серые блестящие двери лифта — единственный путь наружу.

Да ешкин кот, где же я?

Одна только мысль о том, что я могу не уйти отсюда живой, заставляет колени дрожать, но легкая складка у глаз Тупицы номер один дает мне крошечную надежду. Что-то подсказывает — если бы он вел меня на смерть, таким вежливым он бы не был. Правда?…

Кто-то из них прочищает горло, и мне приходится собрать все мужество, какое у меня осталось, чтобы самой сделать шаг к лифту, который, как я подозреваю, вполне может вести прямо в ад.

Я хмурюсь, замечая отсутствие привычной панели с кнопками. Всего две. Значит, это частный лифт, как и парковка. Шикарный лимузин, охрана, деньги, сыплющиеся направо и налево — все это совсем не добавляет уверенности.

Нервозность разъедает меня изнутри, когда один из амбалов нажимает верхнюю кнопку, и двери захлопываются.

— Если я обещаю быть паинькой, может, снимете эти штуки? — спрашиваю я, решив, что хуже уже не будет.

Они оба делают вид, будто я и рта не раскрывала. Металл на запястьях снова звякает, когда я нервно переступаю на месте.

И вот когда двери лифта открываются, у меня просто отвисает челюсть.

Комната с панорамными окнами от пола до потолка, за которыми раскинулся огромный город. Но не это заставляет меня онеметь, а