Этот странный отросток мне никак не портил жизнь, я вообще его не замечала, приняла как родного. Но всю свою жизнь я покупаю нижнее белье с пометкой «ДСИВ» - Для Сокрытия Истинных Ведьм, потому что его нужно удобно и безопасно уложить, сделать незаметным. С купальниками ситуация аналогичная.

Я ходила в обычную школу, дополнительно посещая школу молодых ведьм и колдовскую Общину. Я умела высекать пламя пальцами рук, прожигать взглядом бумагу – обращать в пепел, от злости «сглазить» недругов и делать уйму бесполезных и не очень хороших, я бы сказала, скверных штук. В Общине с моим вредительством боролись порой физическими наказаниями. «Хорошую ведьму поркой не испортишь» - говаривали там и отвешивали подзатыльник. Древние традиции говорят о том, что вымоченные розги напрочь отбивают желание пакостить. Мне внушили, что особый дар дан во благо мне и людям. Правда, розги не применяются, но на столе ведьмы-наставницы лежат.

В три года я совершила свой первый полет в ступе вместе с опытной ведьмой, а потом с удовольствием летала на метле. Сущность ведьмы дает большие преимущества, как сейчас говорят – «плюшки».

Время бежало, из ведьмицы я выросла в довольно симпатичную молодую ведьму, поступила в местный институт на юрфак и была готова покорять этот мир.

Но даже подзатыльники в Общине меня не подготовили к тому, что случилось потом. Ничего магического – просто жизнь, такая, какой она есть с ее широким ассортиментом добра и коварства, лжи и неудобной правды.

Я помню этот июньский день настолько ясно, будто это был вчера. Есть события, которые хочешь стереть как ластиком карандашные наброски на бумаге. Я получила диплом в деканате, и направилась на работу к отцу в его строительную фирму. На выпускном мне дали подержать диплом и сказали прийти за ним через неделю, извинившись, что в суматохе неправильно указали мое отчество.

Я припарковалась около кафе, которое очень любили в нашем городке. Оно было выдержано в стиле старой гостиницы на первом этаже которой и располагалось. До папиной работы было метров сто, и я решила принести ему сладкий подарок.

Он выходил из гостиницы, придерживая за талию своего секретаря Лену. Папа улыбался, а Лена остановилась и поцеловала его в губы.

Все во мне заметалось, черными волнами поднялась злость и ведьмовская сила. Я уже подняла руку, чтобы испепелить обоих. Ни одной мысли о том, что меня не только лишат магической силы, но еще и отправят в места не столь отдаленные, не мелькнуло. Только ярость и боль.

Мимо пронесся парень на велосипеде и неосторожно толкнул в плечо. Рука дрогнула и ни одна искра не высеклась мною. Меня, несомненно, хранил Бог. Отца и Лену, видимо, тоже.

Я подбежала к ним и, схватив отца за руку, закричала:

- Ты что творишь? Папа, ты что творишь? Ты предатель, предатель, предатель!

Лена отскочила в сторону. Она прижала к груди руки и открывала рот как пойманная рыба на берегу. Развернувшись к ней, я прорычала: «Не ходить тебе по зеленой траве, а скитаться по земле как вдове, вовек ключевой воды не испить, в черноте и жить».

Лена взвизгнула, поняв, что я читаю заговОр. Не обладая колдовскими знаниями, она сообразила быстро, что слова «вдова» и «чернота» ей ничего хорошего не сулят.

- Отстань, ведьма, - она стала показывать мне кукиш прямо в лицо, по-житейски рассуждая, что сможет со мной совладать народными средствами. Вычитала же где-то!

- Твои речи тебе в плечи! – верещала эта девица не отягощенная моралью. Можно подумать на ведьминские проклятья или порчи это как-то повлияет. У нее же мозгов меньше, чем у курицы.

Отец никогда не поднимал на меня руку. Пощечина, которую он мне залепил, была болезненной и обидной.

- Предатель! – не унималась я.

- Идиотка, - прорычал он и потащил меня в гостиницу. Я сопротивлялась: кусалась, била его по рукам и обзывала «козлом» и «уродом». Он затащил меня в какой-то номер и с силой бросил на пол.

Меня колотило, я ненавидела его в эту минуту, забыв, что передо мной мой отец. Враг и мерзавец стоял передо мной.

Отец склонился и еще раз ударил меня. Родительская рука никогда не поднималась на меня в наказании. Ни за один проступок – безобидный ли, жестокий ли. Лицо горело, холодными ладонями я трогала его, но пожар не стихал. Этой мой папа? Боже, что происходит?

- Иначе ты не перестанешь истерить, - объяснил папа. Спокойно и жестко.

Отец закрыл дверь, налил воды в стакан и подал мне. Папа всегда невозмутим и надежен. Я знала его таким. Каким же человеком он проявит себя сейчас?

- Во-первых, ты снимешь проклятье с Лены, - приказал он. – Во-вторых, все, что произошло, сегодня никогда не станет известно маме.

- Вспомнил о маме? А как же твоя любовница?

- Даша! Я никогда не бил тебя и не повышал голос. Я люблю тебя, но отчитываться перед тобой не собираюсь. Оставь нашу жизнь с матерью – нам.

- Мама любит тебя, а ты…

- Я люблю твою маму. Любовь меняется со временем, так бывает. Но спокойствие твоей мамы и нашу с ней жизнь я нарушить не позволю даже тебе. Она моя жена, ею и останется. И потому, что я люблю тебя и ее, я не хотел, чтобы вы знали о некоторых моих слабостях. Так вышло. С Леной я разберусь, но от тебя требую: ты снимаешь проклятье с нее и ни слова не говоришь маме.

«Если хотел, чтобы мы не знали, зачем пошел в гостиницу недалеко от работы?» - пронеслось в голове.

- А иначе, папочка, что ты мне сделаешь?

- Ничего. Но ты разобьешь сердце мамы и не получишь новой машины.

Разочарование и горе мамы стали действенным аргументом.

Я не сняла порчу, отложив ее действие на пятнадцать лет. «Не сейчас, а потом, когда все порастет быльем» - сказала я. Отец и не понял этого.

Папа, в самом деле, купил мне новую «ауди», разочаровав меня окончательно. Подкуп – как легко и пошло. Как только он пригнал ее к нам домой, я на глазах мамы разбила в ней все стекла. Отцовский молоток, лежавший среди инструментов, разносил на осколки проклятую машину – плату за предательство.

«Тридцать серебряников, тридцать серебряников», - твердила я, размахивая молотком.

Я сдержала только одно обещание: ничего не сказала маме. Ее теплые карие глаза – вишни – смотрели на меня с укором: «Дочка,