– Батенька!

Только и осталось, что всплеснуть руками, выражая свое негодование. Вот вечно он везде лезет, всех проверяет и испытывает. Ладно, пусть с Демьяном, прошлым моим женишком, батенька с мамой правы оказались, но Велемир точно не такой.

– Вот и проверим, – ответил он, точно прочел мои мысли. – Ничего с ним не сделается, с волкодлаком, от недолгого висения в подвале.

– А как я ему потом в глаза глядеть буду? Что скажу? Прости, мол, милый, ты там пока томился, я с батенькой кофий пила?

– Скажешь, родитель мой суров, и слова ему поперек сказать не могу, особливо после того, как на три года сбежала! Сидела, глаза в пол, и слезы горькие в горький же кофий роняла. Хочешь его, кстати? Или какаво заморское? Посидим, поболтаем, расскажешь, как эти годы жила.

– А то сам не подглядывал, – проворчала я и скрестила руки. Какаво хотелось, а признаваться в этом – нет. Вроде как слабину дала, раскисла от напитков заморских.

– Я нет. Вот маменька твоя – каждую седмицу, и письма твои все читала. А как узнала, что с тобой случилось, говорит, все, Кощеюшка, забирай домой нашу Васеньку, обижают ее там! Иди мол, а то сама пойду! А ты ж знаешь ее характер, пустырь бы от Тридевятого остался.

– Знаю, – вздохнула я.

– И вообще, разве тебе не любопытно, каков на деле твой женишок? За сколько златов от тебя отступится? Или, может, настолько ловок, что из подземелий моих сбежит и за тобой явится?

Я промолчала. В это не особенно верилось, но и нестись так сразу спасать Велемира глупо. Вот посидит там немного, батенька подобреет, тогда и попрошу отпустить. А я пока какавы попью.

***

Повисев еще немного, Велемир поболтал рукой, затем вытащил из манжета рубашки тонкий металлический стержень, всунутый в искусный шов не иначе как по привычке и извечной недоверчивости. В родном дворце та вечно обострялась до той грани, за которой уже окончательно с ума сходят.

Но недоверчивость эта не раз и не два спасала ему жизнь, вот и сейчас пригодилась.

Стерженек Велемир погнул и впихнул в замок. Орудовать вот так, с задранными руками, было не слишком удобно, да и замок поддавался плохо, видно был какой-то хитрой конструкции. Так что пока Велемир смог его отпереть, весь умаялся, опустил с облегчением руку и огляделся. В коридоре стоял тот самый странный парень и ощупывал решетку.

– Только без вопросов, – бросил он, едва поймал взгляд Велемира.

– Ты кто вообще?

– Я попросил, – огрызнулся он. Затем нахмурился и уставился куда-то под потолок царевичевой темницы. Там из потолка капала вода, стекая по камням тонкой струйкой.

Под взглядом парня она ручейком потекла к крюку, на котором висели цепи. По ним же спустилась к руке Велемира, ускорилась и закрутилась вокруг посеребренного металла. Вскоре тот жалобно звякнул и распался на части.

Велемир с облегчением опустил вторую руку и растер запястья. В то время вода снова изменила свое течение, собралась вокруг замка и также распилила его, открывая путь к свободе.

– Благодарить-то тебя можно? – осторожно спросил Велемир, а парень на это хмуро кивнул. – Тогда спасибо тебе, добрый человек.

– Нелюдь, – уточнил тот, видимо, проявил так большое доверие. После чего сразу отвернулся и пошагал по коридору, только и оставалось, что догонять его.

– Что-то я о такой нелюди, которая конем оборачивается и водой управляет, даже не слыхивал. Это же ты мне тогда со стиркой помог? И Любашу в столицу вез?

Конь остановился, тяжело вздохнул и поджал губы. Постоял так недолго, потом видимо пришел к какому-то решению и заговорил, одновременно двинувшись дальше по коридору:

– Мало нас, зовемся келпи. В одной только речке и живем, что на самой окраине Северного. Там долина есть, уединенная и живописная: поля, деревья к воде ветви тянут, верески цветут. Одна беда – скучновато. А я всегда мечтал поближе к людям перебраться, лучше – в столицу какую, науки изучать. Вот и согласился по глупости с одним проходимцем сбежать из родной реки. Тот мне и говорит: Дамиан, послушай, я добрый человек, открытый всему новому, но прочие люди не такие. Они про келпи и не слышали, тебя забьют камнями или сожгут. А если и нет, то посадят в клетку и будут показывать всем за мелкую монету.

На этом он вздохнул, скосился на Велемира и тогда продолжил:

– В общем, убедил он меня, что смогу пойти в город только в обличие коня, а для надежности он наденет мне магическую уздечку. Я согласился и пошел с ним, а потом оказалось, что снять эту уздечку уже не могу, а магия в ней заставляет во всем хозяина слушать. А человек этот продал меня за пару златов, как диковинного магического коня. Так я попал к богатырю. А тому плевать было, что я разумный, лишь бы возил исправно и помогал от нечисти отбиваться. Больше трех лет с ним пробыл, пока меня не выкупил Укушуев.

– А ты у него лавку сжег.

– Не я, – хмуро ответил Дамиан. – Другая его помощница. Только та мне в ноги падала, в любви признавалась, просила взять вину на себя. Мол, меня Укушуев любит, не накажет сильно, а ее по миру пустит и так ославит, что никто больше на работу не возьмет. Вот я и дрогнул. А она через месяц с другим сбежала, прихватив дневную выручку из лавки. Далеко не ушла, Укушуев с деньгами расстается неохотно, а я понял, что с людьми дел иметь не стоит.

– Но нам-то ты помогал, – заметил Велемир. – Понял, что есть и хорошие?

– Нет. Про вас я заранее знал, что вы плохие, поэтому не расслаблялся, – Дамиан покачал разноцветной головой и тогда пояснил. – У Укушуевых одни златы на уме и товары их, Любаша здесь папеньки своего не лучше. Дружок твой наоборот, тратит деньги без всякой меры и задирает всех. Ты вторую встречную девушку замуж потащил, а Василиса твоя вовсе Кощеева дочка. Хуже компании и не сыщешь, поэтому решил держаться вас.

– Логика тут определенно есть.

Велемир думал легонько хлопнуть коня по плечу, но удержался. Как и не придумал слов в защиту их веселой шайки.

– А Любаша тебе нравится? – осторожно спросил он.

– Ты все глупости, которые из твоего гусляра лезут, слушаешь?

При этом он его щеки будто слегка покраснели, но в неровном свете