Хммм. Эээ… зачем я вообще здесь? Вот конкретно без этого зрелища я спокойно бы прожила. В следующую секунду я снова в комнате. И я здесь не одна. На кровати сидит бабушка, листая какую-то толстую тетрадь, очень похожую на один из маминых дневников. Раздается скрип и в спальню, через окно, залезает мама, еще не видя, что ее тут поджидают. А потому резко вздрагивает, едва не вывалившись на землю, когда бабушка говорит:

- Я так и знала, что ты не послушаешь.

- Мама, не начинай!

- Марго, ты вообще, соображаешь, что делаешь?

- Я уже достаточно взрослая, давай обойдемся без нравоучений. Я спать хочу.

- Если бы ты была взрослой, ты бы головой думала, а не тем, чем в туалет по-маленькому ходишь! – злится бабка.

- Да мне все равно, что ты думаешь! Я люблю его, а он – любит меня! – это уже заводится мама.

- Такие, как он – не способны любить, когда ты это поймешь?!

- Ложь! Он меня любит!

- Дура!

- Оставь меня в покое! Выйди из моей спальни!

- Чего вы расшумелись? – в спальню заходит третье действующее лицо, пожилая женщина с яркими, синими глазами.

- О, Боже! Что вам всем тут надо? У нас других комнат нет, что вы обе сюда пришли? – почти кричит мама, злобно расстилая свою постель, даже слышно звук рвущегося пододеяльника, так тщательно она его раструшивает.

Пожилая женщина берет под локоток бабушку, и они выходят в коридор, дав маме возможность спокойно принять душ и лечь спать.

- Мама! – шипит бабуля. – Нельзя все так оставлять! Зачем ты меня вывела из комнаты?

- Настя, не шуми, а выслушай, что я скажу. Спокойно выслушай. Посмотри внимательно в глаза Арины. Неужели ты не видишь в них морок? Мы уже опоздали. Что бы ты ни сказала – все будет воспринято нашей девочкой в штыки. ОН уже крепко в ней засел.

- А что же делать? – бабушка разом теряет весь свой боевой настрой.

- Нужно провести ритуал. Вырвать с корнем эту гадость, но тут нужно хитростью, ведь если наша Ариша заподозрит – сбежит.

Две женщины уходят, о чем-то еще перешептываясь, а я опять возвращаюсь в спальню. Мама сидит на кровати, держа в руках свой дневник, который недавно листала бабушка. С раздражением перелистывает страницы, а затем резко подскакивает и кидает тетрадь в горящий камин. Листы схватываются моментально, но твердый переплет не дает огню спалить все быстро и сразу. Мама с яростью смотрит на пламя и в ее всегда спокойных глазах сейчас горят оранжевые искры, полыхая чем-то диким и злобным, пугающим.

Просыпаюсь с тревожно колотящимся сердцем. Темно. Еще глубокая ночь. А у меня ощущение, что я не одна в спальне и от этого нервные волоски на теле разом встают дыбом.

- Кто здесь? – спрашиваю шепотом. – Ба?

Тишина. А потом мне на ноги что-то падает и начинает резво ползти вверх. Ё-моё!

- ААААААА!!!

Я уже притягиваю к себе ноги, чтобы спрыгнуть с кровати, накрыв одеялом ночного гостя, а потом отдубасив его хорошенько вон тем, старым, железным подсвечником на три свечи, дабы неповадно было пугать по ночам нервных ведьм. Но тут в окошко заглядывает лунный свет, и я абсолютно четко вижу маленького, мохнатого человечка на своем пододеяльнике.

- Эээ… здрасьте, - говорю, слегка в шоке, все-таки отпрыгнув от кровати подальше. – Вы мой домовой?

Мохнатик кивает и отвешивает поясной поклон. В руках у него какой-то сверток из ткани, который он протягивает мне. Немного боязливо присаживаюсь на кровать и беру его. Откинув ткань, замираю. Это мамин дневник! Тот самый, который она бросила в огонь в моем сне! Обложка почти не пострадала, а вот листы обгорели. Некоторые сильно, но большинство вообще до неузнаваемости.

- Благодарю, - говорю домовому, а он в ответ укоризненно качает головой.

- Что? Я что-то не так делаю? – спрашиваю у него.

Мохнатик кивает головой, спрыгивает с кровати и бежит на выход из комнаты, делая движение рукой, чтобы шла за ним. Прячу дневник полд подушку, быстро впрыгиваю в тапки и шлепаю за моим ночным посетителем. Мы зачем-то спускаемся на первый этаж и заходим в кухню. Тут домовой, легко впрыгнув на табурет, показывает мне пальцем на грязную тарелку.

- Только не говорите, что вы меня разбудили, чтобы я помыла посуду, - мой голос похож на визжание бензопилы, реально, я сейчас такая злая, что и укусить могу.

А домовой в ответ на мою реплику смотрит один в один, как бабка, когда обзывается бестолковой.

- Тогда что? – спрашиваю недоуменно, продолжая рассматривать грязную тарелку с кусочками какой-то еды, потом перевожу взгляд на ночного посетителя. – Я не понимаю…

Домовой опять тычет в тарелку, а потом берет засохшие крошки, делает вид, что ест их, а потом начинает кашлять, демонстративно слезает со стула и ложится на полу, высунув язык.

- Он говорит, что еда на этой тарелке была отравлена, - влезает вдруг проявившаяся бабка. – И что он тебя предупреждал, стучал и шелестел ночью, но ты глупая, ничего не видишь дальше своего носа.

- Прям так и говорит? – ехидно переспрашиваю, но, если честно, радуясь, что призрак снова со мной, привыкла, наверное.

- Именно так и говорит, - сурово отрезает бабка. – Ему пришлось призвать твоего фамильяра, чтобы он помог, а то ты, малахольная, могла пострадать.

- В смысле? Когда….

Тут я чувствую, что мне становится плохо, подхожу к табурету и плюхаюсь на него, как-то разом обессилев. Единственный раз, когда я застукала фамильяра за поеданием еды из тарелки, это когда тот съел блинчики, приготовленные мне Зои Пельшер, девушкой, которую я очищала от смертельной порчи.

- Ба? – спрашиваю растеряно. – Это что же получается? Я ее лечила, а