Когда Питер сделал свое дело, лодка выплыла на середину реки. Ветер трепал рубашку Сезара, оголял бесформенный, туго набитый камнями живот, рану с зигзагами шва. Питер было потянулся к трупу, но Валери удержала его руку.

Она думала об отце. О том, каким его знала всю жизнь. О странноватом, мягкосердечном человеке, который подливал горячую воду в ее купель, и учил перевязывать раны, и хохотал на бегу, когда они разрушили осиное гнездо.

«Папа… Папочка, куда же ты ушел?»

Лодка качалась, камни, смещаясь, постукивали — как сердце…

Наконец Валери кивнула, и Питер аккуратно приподнял тело ее отца и дал ему соскользнуть в воду. Оно медленно скрылось с глаз, лишь рука на миг задержалась над водой, словно Сезар прощался с дочерью, которую так любил.

Лодка возвратилась к причалу, и Валери сошла. А когда повернулась, он уже греб прочь.

— Питер!

Он не смотрел на нее. Взор его был обращен на отравленную руку.

— Я не желаю тебе зла, — печально сказал Питер, — а потому должен уйти. И пока не научусь владеть собой, не вернусь.

— Я буду ждать.

И наконец, почувствовав силу своей решимости — и решимости Валери, — он повернул голову, посмотрел ей в глаза, впустил ее в себя на миг.

— Знал, что ты это скажешь.

А потом перевел взгляд туда, где серая вода смыкалась с серым небом, туда, где его ждало безвестное будущее. Валери стояла на причале, пока лодка и гребец не превратились в одно далекое смутное пятнышко.

Тогда она отправилась домой, чтобы ждать.

Ждать хоть всю жизнь возвращения своего возлюбленного Волка.