– Ты, Марлена, старайся к себе женихов привлечь на том пикнике у герцогов Заринских, – наставительным тоном произнесла она. – Это, считай, твой последний шанс. Возраст у тебя уже недетский. А ты ни разу даже просватана не была. Поэтому улыбайся, хлопай ресничками, поддакивай, в общем, играй простушку. Мужчины умных не любят, боятся их. А тебе еще и предложить своему будущему мужу нечего. Отец, видишь, как решил: наследство оставит только старшим дочерям. Тебе же самой следует о себе позаботиться. Ни в коем случае характера своего не показывай. Это мы с отцом стерпим от тебя и дерзость, и умничанье. А посторонний аристократ, особенно из столицы, ничего подобного терпеть не станет. Бросит тебя, уйдет к той, что попокладистей. Так и останешься ты в старых девах. Поэтому прикуси язык, Марлена, а еще лучше – молчи. Совсем молчи. Улыбайся и молчи. Может, и клюнет кто на тебя. Ты ж не совсем дурнушка. Хоть и до сестер твоих тебе ой как далеко.

Да? Это меня так «приласкали» только что? От большой любви, видимо? Далеко, значит, до сестер? Красотой не блещу, а умные никому не нужны? Ну спасибо тебе, матушка, за любовь и внимание. Век не забуду, как говорится.

– Ты меня слышишь, Марлена? – настойчиво позвала меня мать.

Я кивнула.

– Слышу, матушка.

– Ленты пришей атласные на подол, да поярче, – продолжить мать наставления. – И сама не забудь накраситься. Хоть кто-то, да внимание обратит. Старшим девочкам отец, может, и попытается найти хорошую партию, а тебя и за виконта отдаст. Да за кого угодно, лишь бы в девках не сидела. Позор это, Марлена, для всего рода. Помнишь, что я вам с сестрами говорила? Старая дева хуже замужней и бездетной. Получается, пустоцвет в роду расцвел, даром никому не нужна.

Отлично. Просто прекрасно. То есть теперь меня и пустоцветом обозвали. Старайся, доченька, жениха привечай. Да любого, пусть и поплоше. Главное, чтоб не в девках осталась. Ну чудные же перспективы для меня открываются!

Глава 5

Про долг перед родом и пустоцветы я слушала до самого конца чаепития. И будь я на месте настоящей Марлены, точно впала бы в депрессию. Ну вот как нужно дочь родную не любить, чтобы подобные вещи постоянно ей говорить? А я не сомневалась, что мать доставала Марлену довольно часто, если не каждый день. Слишком уж уверенной и обкатанной была ее речь. Как будто не раз повторенной.

После чая меня отправили в мою комнату. Мол, посиди, доченька, порукодельничай. Все ради поездки на пикник и приманки женихов.

Ну, я рукодельничать не умела. И потому просто сидела у окна, вдыхала запах орлишки.

А затем порог комнаты перешагнула Рания, с опухшими глазами и упрямо сжатыми губами.

– Марлена, ты слышала?! – негодующе выдала она. – Батюшка не хочет нам платья шить! Вот в чем мы на пикник поедем? Разве атласные ленты заменят новый наряд?! Да и драгоценности фамильные матушка никому не дает, даже Линде! Говорит, пикник не свадьба, надо и так женихам нравиться. А как же нравиться, если мы беднее остальных будем?!

– Вряд ли совсем уж беднее, – заметила я, чтобы не молчать. Мне отношение родителей к собственным дочерям в данном случае тоже казалось странным. Хоть в лохмотьях ходи, но женихов привадь. – Там, наверное, и бароны с виконтами будут.

– Я о них не думаю, – отмахнулась Рания. – За них нас папенька все равно не отдаст. Ну в самом деле, где мы, и где обнищавшие виконты? Мы все же графья. И наш пра-прадед был знаком с самим императором!

«Так себе достижение», – хмыкнула я про себя. Но, в этой глуши, возможно, никто другой ничем подобным похвастаться не мог. Ну, кроме самих герцогов Заринских, конечно.

Рания не дождалась от меня ответа и продолжила.

– мы просто опозоримся там, на пикнике! Тем более перед гостями из столицы! Они-то уж точно будут нарядно одеты! Марлена, ну вот что ты молчишь?!

– А что тут скажешь? – пожала я плечами. – Сомневаюсь, что батюшка смягчится и изменит свое решение. Да и времени уже не остается для пошива новых нарядов. Когда там пикник? Через два-три дня? Не успеем, даже с амулетами.

В магическом мире имелись и магические амулеты. Они помогали убыстрять многие действия – то же строительство, ремонт, ну или вот шитье. И чем сильней амулеты, тем быстрей можно было, например, построить дом или сшить платье. У нас амулеты были слабыми. Но и с ними дело могло двигаться гораздо быстрее, чем обычно.

– А если служанок посадить работать, по ночам? – убитым голосом спросила Рания. – Они ведь смогут!

– А шить из чего? Ткани нет.

Рания тяжело вздохнула, упала в кресло рядом со мной и тоскливо произнесла.

– Вот так и останемся в родительском доме, и помрем все трое старыми девами.

«И мать каждый день при нашей жизни будет нас за это поедом есть», – мрачно хмыкнула я про себя.

Перспективы вырисовывались те еще. Совсем не радостные.

И потому той ночью мы не спали. Всей усадьбой. У обычно сдержанной и спокойной Линды, главной наследницы и любимицы отца, случилось нечто вроде нервного припадка. Она рыдала, выла в голос и, похоже, мысленно уже прожила жизнь старой девой. Все это продолжалось не так долго, около часа, потом в Линду все же влили успокоительные капли. Но, взбудораженные, ни господа, ни слуги, не сомкнули глаз до утра. И в усадьбе стояла гнетущая атмосфера.

Оставшееся до пикника время мы старались не попадаться друг другу на глаза. Собирались вместе только за столом три раза в день. После этого расходились по делам. Якобы по делам, да. Мать и сестры проводили часы за рукодельем. Я сидела в книгохранилище за очередной книгой. Чем занимался отец, я не знаю. Но мне это было и не интересно.

Радостное оживление перед поездкой на пикник к богатому соседу резко сменилось унынием. Ни Линде, ни Рании не хотелось показывать, в какой бедности они живут. Мать страдала из-за невозможности одеть дочерей, своих любимиц. Я не ждала от пикника ничего хорошего и потому не пыталась никак улучшить свое положение в этом обществе. И лишь читала, читала, читала.

Я повторила основы этикета, выучила названия цветов, которые любят местные даму, потренировалась в реверансах. В общем, провела время с относительной пользой.

Вот только богатства мне это не прибавило. И потому в нужный день, стоя перед зеркалом, я надевала одно из своих старых платьев.