рассказал о своих подвигах, про Катила, про Кахкаху, как встретил Хумай, как нашел ее сестру, разноцветную птицу, как Хумай пообещала ему подарить тулпара и меч. Молча и хмуро слушал его Шульген, параллельно обдумывая какие-то свои тайные мысли, делиться которыми с Уралом он не стал. О себе он поведал Уралу ту же историю, что рассказал Хумай. На вопросы про Азраку и Кахкаху отвечал неохотно, всем своим видом показывая, что ему неприятно об этом говорить. Урал и не настаивал, по-своему трактуя такое поведение брата, как стыд перед ним за то, что попал в плен.
Хумай с осторожностью наблюдала за их общением, не имея возможности даже принять участие в разговорах, поскольку при ней они обрывали их на полуслове. Ни разу она не увидела улыбки или спокойного выражения лица у Шульгена. Он постоянно был хмурым, недовольным, и постоянно что-то обдумывал, ни с кем свои планы не обсуждая. Ее беспокоил и виноватый вид Урала, словно он повинен во всех его несчастьях. Ей казалось, Шульген вынуждает младшего брата испытывать угрызения совести, что он оказался намного удачливее его самого. От этого у нее у самой постоянно было дурное настроение, не получалось радоваться предстоящей свадьбе, несмотря на то что был готов свадебный наряд и определен день свадьбы. Когда Ямиля принесла ей елян, который дошила с другими мастерицами, Хумай лишь равнодушно повертела его и убрала в сторону.
– Хумай! – нахмурилась Ямиля, – Тебе не нравится?!
– Нравится, – пожала плечами Хумай. – Не переживай, Ямиля, мне пока не до наряда.
– Понимаю, – сказала Ямиля. – Шульген тебя беспокоит.
Хумай вздохнула.
– Надо примерить всё же, чтобы удостовериться, что нам не нужно ничего переделывать, – настояла на своем Ямиля. С ней были две девушки-помощницы. Они помогли переодеться Хумай в платье и елян.
– Поделись, Хумай, что тебя гложет? – спросила Ямиля, обходя Хумай по кругу и внимательно рассматривая каждую деталь наряда.
– Мне не нравится поведение Шульгена. Он завидует Уралу и как будто ненавидит нас обоих. Я даже не могу послушать, о чем они говорят. Как только подхожу к ним, они прекращают разговор!
Одна из помощниц Ямили вдруг, смущаясь и неловко улыбаясь, проговорила:
– Вчера я невольно подслушала разговор Урала-батыра и его брата, когда они прогуливались по саду…
Хумай резко обернулась к ней, и случайно выдернула подол еляна, который внимательно рассматривала Ямиля, у нее из рук. Ямиля недовольно посмотрела на нее.
– И о чем же они говорили? – спросила Хумай, почувствовав на мгновение отвращение к самой себе от этого вопроса. Почему-то ей претила сама мысль подслушивать разговоры Урала, но Шульген ее пугал и ей было важно знать, о чем они говорят наедине.
– Я услышала только часть их беседы. – ответила девушка. – Урал-батыр говорил Шульгену, что если они будут вдвоем биться против дивов и змей, то никто не сможет их победить и устоять перед их силой, что они смогут поддерживать и оберегать друг друга от разных бед. Он говорил, что добрые руки батыра дадут воду, а подлые – только яд.
– Что же ответил на это Шульген?
– Ничего. Он только сжал губы недовольно и молчал. Говорил в основном Урал-батыр.
– Хорошо, – кивнула девушке Хумай. – Если вдруг кто-то еще услышит, о чем они будут говорить, сообщите мне.
– Жалеешь, что выпустила его? – спросила Ямиля, с сочувствием посмотрев на Хумай.
– Что толку теперь жалеть? – пожала плечами Хумай, снимая елян, и резко поменяла тему. – Мне кажется, хорошо получилось, Ямиля. Мой свадебный наряд готов. Спасибо большое тебе! – и крепко обняла ее.
– Когда же ты теперь наденешь его? – спросила Ямиля.
– Через пять дней. Так решили отец с Уралом. Сегодня уже послали вестника Айхылу, чтобы она поспела на свадьбу.
Когда девушки ушли, Хумай долго сидела и размышляла над словами Урала Шульгену. Хочет ли Шульген отправиться вместе с ним сражаться с дивами и змеями? И как им сражаться, если Урал на Акбузате, а Шульген без тулпара? Все эти мысли беспрестанно крутились у нее в голове, и у нее не было сил их выкинуть. Только когда пришел Урал и позвал ее прогуляться, она смогла ненадолго отвлечься.
Погода стояла тихая и спокойная. Урал и Хумай сидели плечом к плечу на грубо сколоченной скамье у заболоченного озера, что находилось позади дворца. Солнце медленно опускалось к горизонту. Вокруг было тихо и спокойно. Урал молчал и хмуро смотрел на озеро.
– Тебя что-то тревожит, мой егет. – сказала Хумай и осторожно дотронулась до его руки. Урал тут же взял ее руки в свои, погладил их, посмотрел на нее серьезно.
– Меня тревожит мой брат Шульген.
Хумай молчала, ожидая, когда он продолжит.
– Ему выпало очень много испытаний, ты же знаешь… Хитрец Заркум обманом взял его в плен. Ему несладко пришлось у Азраки.
– Подожди, Урал, – Хумай замотала головой в знак несогласия с его словами и убрала свои руки из его рук. – Ведь и ты при помощи Заркума попал к Кахкахе. Но ты сражался со змеями, никто не смог взять тебя в плен, да еще и поборол самого Кахкаху и забрал его посох.
– Хумай, не надо сравнивать меня и Шульгена. Заркум от меня ничего не скрывал.
– А если бы скрыл, что тогда, Урал? – у Хумай даже голос зазвенел от возмущения. – Что бы ты сделал тогда? Разве не сражался бы ты за свою свободу?
Урал молчал, не зная, что ответить на справедливые вопросы его невесты.
– Это мой брат. – Ответил он наконец. – Я не могу его винить.
– И не надо винить, – горько сказала Хумай. – Разве это имеет смысл? Каждый человек сам себе выбирает дорогу.
Урал вновь замолчал, но Хумай было, что сказать ему.
– Разве ты не видишь, егет, как завидует тебе твой брат? С того момента, как вышел он из темницы, ни разу не улыбнулся, не обрадовался встрече с тобой, всё ходит хмурый и думает что-то тайное, будто замышляет нехорошее. Как же ты не видишь этого?
Урал не спорил с ней, только смотрел на нее с тоской в глазах.
– Я не хочу ссорить вас. – Вздохнула Хумай, – но поведение Шульгена заставляет опасаться его.
– Об этом я и хотел с тобой говорить, Хумай. Недавно у нас состоялся с ним разговор. Он выражал своё недовольство тем, что я смог заполучить и посох Кахкахи, освободил страну Катила, а теперь у меня есть невеста, которая подарит Акбузата и меч.
Хумай не понравился словно заранее извиняющийся тон, которым говорил Урал, сердце у нее сжалось в дурном предчувствии, и ноги стали ватными, но ничем не выдала