— Никто не придет, чтобы спасти меня. — Слова, сказанные так давно, пронзают мой череп и причиняют больше боли, чем я когда-либо думала, способен выдержать один человек.

Напряжение сжимается вокруг меня, собирая все осколки моего тела в одно место. — Я приду.

Долгое время я не понимаю, кто это отвечает — и что последнюю фразу из прошлого я произнесла вслух. Открывая глаза и моргая, прогоняя пелену слёз, я поднимаю взгляд и вижу, как Руан смотрит на меня. Цвет полуночи — это буря над чёрной водой. Это лес из мёртвых тел, отданных Богам тьмы и красоты. Это гранаты и ежевика, раздавленные волнами сирен. И, несмотря на всё это, именно этот цвет полуночи, отражённый во взгляде Смертного Бога, вытаскивает меня с самого края бездны.

Руэн берет мое лицо в ладони, поглаживая большим пальцем и вытирая липкую соль моих высыхающих слез. — Я всегда буду приходить, чтобы спасти тебя, — шепчет он.

Затем, не дожидаясь от меня никакого согласия, он наклоняет голову и прикасается губами к уголку моего рта. Он не целует меня сразу, не сейчас, но позволяет своим губам стереть следы моих слез. Стыд угрожает затянуть меня обратно, но его руки на моем теле остаются непоколебимыми, сжимая достаточно крепко, чтобы удержать меня здесь и сейчас.

Он медленно проводит губами по моей щеке, пока я не вынуждена закрыть глаза, мои влажные ресницы не прилипают друг к другу, а затем к коже, когда он нежно целует мои закрытые веки. Сначала один, потом другой. Затем его рот скользит по другой моей щеке и возвращается к губам. К тому времени, как он достигает их, я задыхаюсь.

Затем Руэн отстраняется и смотрит на меня сверху вниз, пока его тело удерживает меня в крепких объятиях. Я просто хочу, чтобы он понял — я хочу, чтобы кто-нибудь понял — я не ненавижу ее. Никогда не ненавидела. Но негодование, которое копилось в течение последних двадцати лет моей жизни, усугубленное смертью моего отца, а затем годами, проведенными с Офелией в Преступном Мире, — оно не может исчезнуть за одну ночь. Ему нужно как-то высвободиться.

Мои тело и душа, залитые кровью и болью, нуждаются в очищении, и никакие извинения с ее стороны не помогут. Я не знаю, что поможет.

Руэн касается моего подбородка, заставляя меня посмотреть ему в глаза, и когда я хочу отстраниться, отвести взгляд, его хватка становится жестче.

— Не надо, — предупреждает он. — Не смей отводить от меня взгляд.

Моя губа дрожит, пока я не прикусываю ее, мои зубы погружаются в мягкую плоть там. Сине-фиолетовый цвет его радужек, кажется, вспыхивает пламенем, его зрачки расширяются, пока не поглощают почти весь полуночный огонь, который он кладет к моим ногам.

— Неважно, как далеко, неважно, насколько ты потеряна, я бы погрузился в глубины моря и бросил вызов смерти ради еще одной ночи в твоих объятиях. — Мое сердце бьется в диком, учащенном темпе под моей грудной клеткой. Свежие капли пота выступают вдоль позвоночника под плащом и туникой. Струны последнего так туго сжимаются у меня на горле, что я боюсь упасть в обморок. Даже Руэн все еще одет в свое, ни у кого из нас и в мыслях не было раздеваться, прежде чем лечь на кровать.

Губы Руэна подергиваются, как будто он может уловить мои блуждающие мысли, и он наклоняется еще ближе, пока его глаза не впиваются в меня, и жар его дыхания, когда он шепчет последние слова своего обещания, касается моих губ.

— Я. Всегда. Буду. Приходить. Чтобы. Спасти. Тебя.

Глава 17

Руэн

Дрожь пробегает по ее телу, когда мои губы наконец встречаются с ее губами. Она приоткрывается для меня, как будто это самое легкое, что она когда-либо делала, ее губы размыкаются, и ее язык скользит, чтобы коснуться моего языка. Низкий стон вырывается из моей груди. В ту секунду, когда она начинает целовать меня в ответ, чтобы принять любовь, которую я ей дарю, мои руки перемещаются к ее одежде. Я развязываю завязки, удерживающие ее плащ на ее теле, а затем делаю то же самое со своей. Ткань спадает.

Ее руки обнимают меня за плечи, ее тело извивается, сбрасывая остатки плаща на землю, пока она пытается прижаться ближе. С ее губ слетают тихие мяукающие звуки, звук, который я никогда не ожидал услышать от такой сильной женщины. Но если что-то и научило меня тому, что даже у сильнейших воинов бывают моменты слабости, так это мой собственный опыт.

Я отвечаю на ее пыл своим, целуя ее до тех пор, пока не перестаю дышать. Мои руки прижимают ее к себе, приподнимая, чтобы она оседлала мои бедра, в то время как мои ноги остаются на полу. Наши тела сталкиваются, преграда в виде одежды, которую мы все еще носим, касается моих нервных окончаний, когда Кайра отрывается от моих губ, чтобы проложить дорожку вниз по линии подбородка к горлу. Моя голова откидывается назад, и мой член становится невероятно твердым, когда она сжимает зубами изгиб моего горла. Подобно животному, требующему свою добычу, она кусает до тех пор, пока не прокусывает кожу.

Моя рука на ее спине движется вверх по позвоночнику. — Сделай это, — прохрипел я. — Предъяви права на меня. — Я хочу, чтобы моя кровь была у нее во рту. Я хочу ощутить это на ее губах. Я хочу увидеть визуальное доказательство того, что она нуждается во мне.

Ее зубы сжимаются на моей плоти и погружаются глубже. Мои пальцы тянут ворот ее туники, и только когда я слышу треск рвущейся ткани, я понимаю, что порвал эту чертову вещь. Острая боль в моем горле — ничто по сравнению с агонией моего члена, пульсирующего внутри моих брюк. Ее пышная задница раскачивается взад-вперед напротив меня, толкаясь вниз, а затем вверх, имитируя акт секса. Низкое рычание поднимается к моему горлу.

На долю секунды комната вспыхивает ярким опасным малиновым цветом, перекрывая мягкий, приглушенный лунный свет из ее окна и серые оттенки стен. Все сливается в кардинальное сияние, предупреждая меня о том, что я нахожусь на грани того, чтобы быть подавленным своими собственными проклятыми Богами силами.

Когда Кайра наконец отпускает меня и садится, красная дымка исчезает. Потом я вижу