Отделавшись лишь испугом, Габриэла при помощи извозчика и нескольких прохожих удачно вышла из экипажа и скоро сидела на скамье. Наблюдая, как трудно и долго чинят колесо, чтобы продолжить путь, она уже собиралась взять городскую повозку, как отвлекла проходившая по улице старая цыганка:

— Милая, — сказала она.

В глазах была видна тревога, забота и желание как-то поддержать или помочь. Цыганка остановилась перед Габриэлой и покачала головой:

— Не возвращайся к мужу. Брось его… Тебя ждёт любовь иная, судьба лучшая.

— У меня дети, — поразилась Габриэла. — Как вы такое можете говорить и… откуда знаете…

— Они вырастут, и ты им будешь не нужна, — перебила её цыганка.

— Нет, — усмехнулась Габриэла, а у самой душа сжалась от страха, словно поверила, что так всё и случится.

Цыганка медленно уходила, словно её больше ничего не волнует. Она не оглянулась, погрузилась опять в свои мысли и скоро исчезла из вида. Габриэла смотрела ей вслед ещё долго, а сердце билось сильнее от растущего страха.

Казалось, в жизни давно происходит что-то не так. Не так она хотела жить: не за того вышла замуж, не встретила вовремя настоящую любовь… Подчинение правилам, нормам, воспитанию… Чем больше Габриэла прокручивала в памяти свою жизнь, тем становилось больнее. И больше всего — за детей.

В страшном предчувствии сидела она скоро вновь в карете, увозящей к дому Аминовых. Глядя перед собой, Габриэла видела только пустоту и черноту. Счёт времени потерялся, как и ощущение реальности. Хотелось лишь одного: вернуться домой, забрать детей и убежать от этой жизни вместе с Карлом, чтобы где-то начать жить так, как мечтается, как молит душа:

— Мои мальчики… Нет, я приеду к вам. Нет, не оставлю… Мальчики мои, — прослезилась она, представляя перед собой своих сыновей.

Они где-то ждут её и скучают. Они так привязаны к ней, их матери, так любят её. Их ласковые мягкие ручки всегда тепло обнимают и гладят. А какими сладкими оказываются их поцелуи — как подарки ангелочков, что вдохновляют и вселяют силы жить и бороться за прекрасное. Да, именно так… Любимые и любящие детки и мама…

— Я скоро к вам приеду. Я так виновата перед вами… Простите ли вы меня когда-нибудь?

Слёзы навернулись на глаза, но Габриэла стала смотреть в окно, за которым уже показался дом Аминовых.

— Всё будет хорошо, — прошептала она себе и глубоко вздохнула.

Оставаясь ещё сидеть в карете, Габриэла на миг закрыла глаза и стала улыбаться. Она представляла своих детей, как они всегда приносили ей в душу радость, как звучат их ласковые звонкие голоса, как резвятся или балуются, смеются или капризничают. Любимые…. самые нежные и дорогие…. самые нужные и ненаглядные…

— С днём рождения мой младшенький, мой Виллиам, ласковый, как котёнок, — еле слышно прошептала она, зная, что сегодня как раз день рождения её младшего сына и вспомнила, как дети пели для неё песню, которую сами сочинили.

Тогда был её день рождения, она танцевала с детьми, а они дружно и весело напевали:

Мама, я пою тебе

О бескрайнем небе, о полях просторных.

Радость подарив тебе,

Снова светит солнце, словно в чудном сне.

Снегом вся полна земля, и метель кружится.

Все деревья в кружевах, всё вокруг искрится,

В этот день спешу тебя, мамочка, поздравить

И здоровья пожелать, и улыбок радость.

Пусть исполнятся мечты, все твои желания,

Пусть уйдут с дорог твоих беды и страдания.

Я с тобою навсегда, моя ты дорогая,

С Днём Рождения тебя, мамочка родная!

— Я скоро приеду к вам, и мы больше не расстанемся, клянусь, — открыла Габриэла глаза, полные слёз…

Глава 47 (беседа Петра с Врангелем…)

Пётр с Ионой только успели собраться к новому дню, как Врангель, которому накануне присылали записку с просьбой прибыть для важного разговора по поводу пропажи Колумбины, приехал. Его сразу проводили в кабинет и принесли кофе на две персоны. Следом за слугой вошёл и Пётр.

Пожав друг другу руки, он и Врангель молча сели к столу и, когда остались наедине, взглянули в глаза друг друга.

— Итак, — выдержав паузу, Врангель сделал глоток ароматного горячего кофе. — Колумбину похитили?

— Да, граф, — кивнул Пётр и тоже сделал глоток кофе, после чего более расслабленно откинулся на спинку своего кресла. — Скажите о связи вашей супруги с Россией? Она говорит без акцента, а моя супруга тоже всего не знает, как мне кажется. Дедушка был русским, как-то графиня рассказала Ионе… И няня?

— О таком не всегда сразу все и рассказывают, — усмехнулся тот. — Вас каждый день спрашивают о ваших корнях?

— Нет, разумеется, нет.

— Да, есть у неё русская кровь, и няня учила русскому языку. Кстати, потому моя супруга и темноволосая, и дети почти все в неё. Дед её был княжеской крови. Жил где-то на юге России. Не узнавал точно, не нужно было, — рассказывал Врангель дальше и с глубоким вздохом тоже опрокинулся на спинку своего кресла. — Видать, это сблизило её с любовником… А вы всегда говорите загадками, кстати. Зачем вам это всё?

— Увы, привык к загадкам. Люблю дразнить, — хитро улыбнулся Пётр.

— Вам бы дразнить свою супругу, — не скрыл недовольства Врангель.

— О, поверьте, я дразню её в нужной мере.

— Возможно, стоило мне свою побольше дразнить, не бегала бы по любовникам.

— В данном случае, насколько это сейчас видится, ваша супруга — жертва, — сообщил Пётр, и граф удивился:

— Вы шутите.

— У меня своя мозаика, которую пытаюсь сложить. Не хватает пары деталей, и я могу сказать, кто во всём виноват, кто что украл и почему.

— Вы шутите, — повторил Врангель, но видел, как теперь Пётр смотрел на полном серьёзе и настолько строго, будто хотел обвинить его.

— Я люблю шутить, кстати, — признался тот. — Но сомневаюсь, что делаю это сейчас.

— Вы странный. Как вы можете расследовать, если в себе не уверены? Я зря просил вас о помощи.

— Время покажет, что зря или нет. Я люблю путать людей и смотреть на их реакцию. Это помогает мне.

— Ваша тактика. Вы подозреваете меня? Глупо, — усмехнулся Врангель.

— Да, вы говорили. Самому красть или кого нанимать… В первую очередь, ведь в подозреваемых окажетесь всё равно вы.

— Именно.

— А может, — размышлял Пётр дальше и сделал ещё глоток кофе, видно насладившись его вкусом. — Кто-то хочет