бедру и притянул меня к себе, так что я встала между его ног. Я почувствовала, как его металлические, когтистые пальцы нервно впились в тонкую ткань моего платья.

Должно быть, он ужасно боялся, что я скажу ему, что всё это время была с ним только из-за секса. И, вероятно, боялся до сих пор.

— Ты правда это имеешь в виду? — наконец нашла в себе силы спросить я.

— К несчастью, я редко говорю то, чего не имею в виду.

Его голос был непроницаем, но лицо — нет. Оно выдавало его уязвимость и опасения по поводу меня и того, что я могу сказать или сделать после его признания. Я задумалась, сколько всего я упустила — сколько вещей он говорил мне, истинный смысл которых был для меня потерян — просто потому, что не видела настоящих эмоций, стоящих за ними.

— Всё сейчас такое запутанное, Самир. Я сама не знаю, кто я теперь, не говоря уж о том, чтобы… — Я замолчала, слова застряли в горле. Почему меня вдруг захлестнули слёзы? Чёрт возьми, я никогда не была плаксой; почему это должно было начаться сейчас?

Самир тихо шикнул на меня и притянул ещё ближе. Он нежно обнял меня и поцеловал в макушку, а я прижалась головой к его груди.

— Уже то, что ты не отталкиваешь меня, — большее, на что я когда-либо мог надеяться. Я счастлив уже тому, что ты питаешь ко мне что-то кроме презрения. Я не стал открывать тебе своё сердце, своё лицо в надежде что-то получить взамен. Ждать взаимности от человека в твоём положении — да ещё и от своей тюремщицы и мучительницы — было бы глупо. Я эгоистичен, но во всём должны быть свои границы.

— Спасибо, — прошептала я в его одежду, закрыв глаза. Я просто пыталась насладиться тем, что была здесь, с ним. Он любил меня. Моё сердце должно было бы прыгать от радости. Я наконец поняла, что значу для него, и это было куда больше, чем я могла представить.

Вместо этого меня по-прежнему тяготило то же гнетущее чувство тревоги.

— Не благодари меня. Никогда больше не благодари меня ни за что. Ибо я открыл тебе эту часть себя в надежде, что ты поймёшь, почему я поступаю так, как должен. — Он усмехнулся, и в смехе сквозила насмешка над самим собой. — Я надеюсь вопреки всякому разуму, что однажды ты даже сможешь простить меня.

Я подняла голову и с любопытством посмотрела на него. На его лице застыло выражение страдания и решимости, но, встретившись с моим взглядом, оно сменилось горем. Эмоции отражались на его лице, как у ребёнка — не сглаженные временем и тысячами безобразных социальных взаимодействий. Казалось, он понимал это, и отвернулся от меня, скрываясь за завесой чёрных волос.

— Что ты имеешь в виду? — Я прикоснулась ладонью к его щеке и мягко повернула его лицо обратно к себе. Я не убирала руку, проводя подушечкой большого пальца по его коже туда-сюда. Он невольно вздохнул и прильнул к моему прикосновению, его глаза закрылись от наслаждения.

Самир склонил голову и приник лбом к моему плечу, и я почувствовала, как напряжение в его плечах ослабло. Обеими руками он обнял меня за спину и прижал к себе так крепко, словно боялся снова потерять.

Или как будто это был последний раз, когда я позволяла ему держать меня на руках.

Что-то было не так. Очень не так. И на этот раз, похоже, он не хотел отвечать на мои вопросы. На этот раз он молчал. Это пугало меня куда сильнее, чем его злорадное хихиканье, когда он разрезал мою кожу, и заставляло сильно нервничать.

— Самир, ты хандришь. Хочешь, чтобы я подняла тебе настроение, позволив пырнуть меня ещё несколько раз? — Я усмехнулась и подтолкнула его плечом.

Моя саркастичная реплика заставила его поднять голову, и выражение боли на его лице расцвело в дьявольскую ухмылку. Его обсидиановые глаза нашли мои и сверкнули озорством. В этом и была моя цель — увидеть его настоящего, и результат определённо того стоил. Без маски он был даже слишком пугающ, теперь, когда я могла разглядеть всю глубину тьмы, пылавшую в его глазах. Во мне вновь вспыхнула та знакомая смесь страха и восторга, что всегда возникала в его присутствии. Он был чудовищем. Но он был моим чудовищем.

— О, не искушай меня столь восхитительным предложением, — прошептал он. Его выражение вновь потемнело, и я поняла, что, должно быть, это его обычное состояние. — Но, боюсь, я уже опаздываю на встречу с остальными. Каел возмущён тем, что я держу тебя в заточении. Мне придётся разбираться с его угрозами развязать войну.

—Онвозмущён? Да пусть Каел идёт к чёрту! Это из-за него я теперь такая!

— О, я полностью разделяю твои чувства. Но он считает, что тебя необходимо вызволить из моих когтей.

— Зачем? Чтобы убить меня во второй раз? — Я вздохнула. — Да, конечно, в этом есть логика.

— Для него — есть.

— Я начинаю думать, что ты прав. Не думаю, что он слишком умен. Он и вправду верит, что я предпочту, чтобы он убил меня, вместо того чтобы остаться здесь?

— Он считает, что я — погибель этого мира. Он думает, что всё, что я могу сделать с тобой, приведёт к гибели всех и вся.

— Ну, если быть честной, ты уже однажды так поступил…

Самир рассмеялся и покачал головой.

— Ты, кажется, стала ещё смелее. Я вижу, твой страх передо мной угас.

Я улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать уголок его рта. Он ухмыльнулся и потянулся губами к моим, словно купаясь в этом простом проявлении нежности. Я вспомнила, как он непривычен к чьим-либо прикосновениям, особенно к его лицу. Наблюдать за ним было завораживающе, и я готова была провести так целый день.

— Ты боишься того, что может сделать Каел? — спросил Самир, когда мы наконец прервали поцелуй.

Не было смысла лгать.

— Да. Боюсь. Я даже больше боюсь того, что он может сделать со мной, чем тебя.

Его лицо снова потемнело.

— Хотя это и большая честь для меня, твои опасения беспочвенны.

— Что ты имеешь в виду?

— Каел не коснётся тебя. Никто больше не причинит тебе вреда. Никто, кроме меня.

Это зловещее заявление должно было стать комплиментом. Оно