Я усмехнулся и подошел к ней, осторожно убирая одеяло. Тонкая ночная сорочка обрисовывала контуры ее соблазнительного тела.

Тела, которым я хотел обладать.

Сейчас же.

Немедленно.

Я почувствовал, как подаюсь вперед, а мои пальцы касаются завязок рубашки на ее груди. Ткань обрисовывала очертание двух соблазнительных полушарий, а я дернул завязку, позволяя тонкой ткани сползти вниз, обнажив то, что обычно пряталось в унылом платье без проблеска кокетства.

Пульс участился, дыхание стало прерывистым, когда я с жадностью смотрел на открывшуюся картину.

Пусть будет такой же, как все. Пусть будет жадной, стонущей, готовой принять всё — и забыть к утру. Тогда я смогу вернуть себе контроль. Тогда я снова буду драконом, а не глупцом, который бегает за служанкой с дешёвой игрушкой.

Моя рука скользнула по ее теплой коже, а вторая рука щелкнула ремнем на штанах.

Если она лжёт — пусть лжёт подо мной. Если она играет — пусть играет до тех пор, пока не поймёт: я не тот, кого можно обмануть дважды.

Она ничем не отличается от всех тех леди, которые были у меня до этого. Она точно такая же… И ничто не мешает мне наконец-то взять ее и успокоиться. Тем более, что она явно будет не против.

Я усмехнулся этой мысли, чувствуя, как внутри поднимается волна желания.

И почему я должен с ней церемониться, будто она особенная? Бегать ей за подарками, сдерживать свое желание, когда мне просто хочется задрать ее юбку и повалить на стол?

Я наклонился, оставляя жадный поцелуй на ее коже. От прикосновения я потерял голову, услышав только, что она проснулась.

Моя рука нырнула под ее рубашку, пока мои губы приоткрывали ее губы в поцелуе. “Хочу!”.

Её губы были тёплыми. Податливыми.

Сердце бешено ломилось из груди.

Близость ее тела сводила с ума.

Я упивался поцелуем, беря ее лицо в свои руки.

И тут…

…крик!

Пронзительный крик боли.

Из ее глаз брызнули слезы. Она задыхалась, прижимая руку к своему уху и глядя на меня испуганным взглядом.

Я отпрянул, как обожженный.

Дракон во мне взревел — не от ярости, а от страха, что он пропустил опасность.

Я на инстинктах дернулся, чтобы закрыть ее собой. Сгреб ее, прижал к себе в объятия.

Сейчас Дита беззвучно плакала, прижимая руку к своему уху.

— Что там? - резко спросил я. - Показывай!

— Нет! - дернулась она, прижимая крепче руку к уху.

— Показывай! - приказал я, глядя на нее.

Она молчала, стягивая рубаху на груди.

— Думаешь, я поверю в то, что сделал тебе больно? - раздраженно спросил я, прекрасно зная, что с женщинами мне приходится сдерживать свою силу.

Прикосновение к волосам еще ни у кого не вызывало истерик и слез.

Я всегда знаю меру.

Мои руки гладят — не давят.

Мои пальцы ласкают — не калечат.

А она… она играет.

Как все они.

Слёзы — её оружие.

А я… я больше не мальчик, чтобы верить в них.

И сейчас мне были не понятны ее крики.

— Может, ты прекратишь этот театр, Альгейда Вестфален! - насмешливо произнес я.

Ее глаза распахнулись, словно я сказал что-то ужасное. Она отползла от меня, прижимая руку к уху.

Я вышел, хлопнув дверью — не от злости.

От страха.

Страха, что если я останусь ещё на минуту — я поверю в её слёзы.

Ведь они так похожи на настоящие.

Глава 50. Дракон

— Отвечай! Отвечай, черт возьми! — прорычал я, вспоминая мамино любимое ругательство.

— Доброй ночи, сын, — послышался голос отца.

— Не доброй, — произнес я, понимая, что внутри твориться что-то невообразимое. Я никак не мог успокоить дракона.

Но внешне я старался сохранять спокойствие.

— Итак, по какому поводу ты решил со мной поговорить второй раз за ночь? — спросил отец, а я впервые увидел, что он уже не в мундире, а в сорочке.

Я мысленно усмехнулся, понимая, что оторвал папу от мамы.

— Я выяснил. Это она, — произнес я, внимательно глядя на лицо отца. — В ее ящичке лежит медальон с ее портретом и портретом ее мужа. Это Альгейда Вестфален. Никаких сомнений.

— Это всё, что ты выяснил? — спросил отец, удивленно приподнимая бровь.

— Я пока еще пытаюсь поверить в то, что мой отец прислал мне экономку-убийцу, — усмехнулся я.

— Ты уверен, что она убийца? — спросил отец, внимательно глядя на меня.

— Знаешь, те, которые не совершают преступление, потом не прячутся под чужим именем, не подаются в бега, — произнес я. — Если ты невиновен, у тебя нет причин бежать с места преступления. Это, конечно, не утверждение. Но повод задуматься. Неужели ты ее не проверял? Где твои проверки? Ты просто прислал мне человека с улицы.

— Хорошо, так и быть, — усмехнулся отец. — Надеюсь, ты уже видел дырку в ее ухе?

— Дырка в ухе? Для сережки?

Я что-то не понимал.

Отец что-то знает. Знает и молчит.

— Нет. Другая, — заметил отец.

Я вспомнил, как взял ее лицо в свои руки и… она завизжала от боли.

Я подумал, что она прикидывается.

Но сейчас, после слов отца, я задумался.

— Странно, — язвительно заметил отец. — Мой сын пропустил дырку! Надо будет записать это где-нибудь.

Я бросил на него испепеляющий взгляд.

— У твоей экономки в ухе — дырка. Не для сережки, — произнес отец. — Ее муж вернулся домой в ярости, схватил жену, потребовал принести гвоздь…

Гвоздь. Я вспомнил, что Дита сжимала в руках гвоздь.

— …и молоток. Даже не выслушав, он прибил ее ухом к каминной полке, заставив стоять так всю ночь, — произнес отец холодным голосом.

Смысл его слов не сразу дошел до меня.

Прибил?

Гвоздем?

За ухо?

Я видел на войне многое, но такого изысканного садизма даже представить не мог.

Я замер. Мои глаза расширились.

— Чтобы она не смогла пожаловаться на синяки и побои. Дырку всегда можно прикрыть прической, — произнес отец.

Он не жалел меня.

Каждое слово напоминало удар кинжалом в грудь.

В горле у меня пересохло. Я почувствовал вкус крови — прикусил губу, не замечая.

В голове мелькнула картинка: она прижимает ладонь к уху, а я смеюсь и злюсь, думая, что