Возбужденная Риска, дает сигнал, чтобы бежала на крышу. Прорываюсь сквозь толпу, а ощущение, что вязну в чем-то тягучем, липком. Приходится изрядно попотеть, чтобы пересечь танцпол, и как только покидаю пределы зала, чувствую облегчение. Энергетика тяжелая, видимо. Или как там говорят о злачных местах?

Только сейчас вспоминаю, что бар находится на первом этаже пятнадцатиэтажного здания. Второй и третий – казино с потолками в шесть метров. Четвертый – бассейн и спа. Еще двенадцать. Итого этажей двадцать. Говорю же, не везет мне сегодня.

Врываюсь на пожарную лестницу и мчу наверх. Хоть бы ноги не переломать на этих каблуках. Но я уже ничему не удивлюсь.

Несусь. Копыта мои стучат, будто табун лошадей скачет, но снимать туфли нет времени. Надо бежать.

Мышцы горят огнем, на висках капельки пота, во рту пустыня.

Когда вижу открытую на крышу дверь и черное небо, издаю очень страшный звук и вываливаюсь в ночь.

Сижу на коленях, со стоном хватая прохладный воздух. Обещаю себе, что еще вдох, и я пойду дальше, но сил чтобы подняться нет. Уши заложены, сердце грохочет в районе макушки.

— Зима! — слышу задушенный крик Риски. Она машет рукой, стоя у другого пожарного выхода.

Со стоном поднимаюсь, делаю еще пару вдохов, опираясь ладонями о колени, и чувствую на своей оттопыренной заднице взгляд.

Сердце резко шлепается вниз. Оборачиваюсь, ожидая увидеть кого-то из прихвостней Дадо, а еще хуже его самого. Но нет. Ошибаюсь.

Прислонившись к вентшахте, сидит мужик в капюшоне и пялится на мои «прЭлести». Глаза поблескивают, напоминая голограмму. А улыбочка у него такая наглая и заносчивая, что очень хочется показать средний палец. Но, во-первых, инопланетянин – не поймет, а во-вторых, некогда мне.

Гордо распрямляюсь, отбрасываю волосы назад и от бедра шагаю к Риске.

— Ну дела…— она под впечатлением. Тараторит так, что двигатель дедушкиного мопеда не перетарахтел бы ее, — парень, конечно, просто боженька!

— Твой боженька нам все дело сорвал! — снова ворчу, — мы уже встали, чтобы в номер пойти, а тут он нарисовался!

Коллега кусает губу, понимая, что действительно дело запороли.

— Я хотя бы успела ему в рот жука затолкать. Может, получится отследить.

— И послушать шелест его кишок…

— Фу! Риска, и без того тошно.

Она кривится, но лицо снова принимает мечтательный вид, и я понимаю, о ком пойдет разговор дальше.

— Да…если б с тем красавчиком поцеловаться…

Ну вот. О чем я и говорила.

Несколько секунд идем молча, но вскоре капитан Лажа вспоминает о том, что на службе, и от мечтательной улыбочки не остается и следа.

— На Хокме нас уже ждут. Я предупредила. Там с дипмиссией корабль должен был отбыть, но решили и нас забрать.

— Отлично. Не придется торчать в этой дыре.

— Девушки! — голос сзади заставляет обернуться. Все-таки вид моих стрингов не оставил пацана равнодушным. Покачиваясь, он бессовестно пялится на мои ноги и облизывается.

Задвигаю Риску за спину, чтоб раньше времени не потекла от вида красивого мужика, и поднимаю бровь, мол, что надо.

— Может выпьем?

— Тебе уже хватит! — разворачиваюсь и толкаю Риску к катеру, чтоб шла быстрее. Достаточно нам сегодня приключений.

Шагов не слышно, но пятой точкой чувствую, что идет следом. Оборачиваюсь, и правда.

Стоит остановиться, как он замирает, и на лицо возвращается пижонская улыбочка.

Качаю головой, заставляя себя просто уйти, и даже успеваю дойти до катера…но обнаженную шею обдает горячим дыханием.

— Кукла, в гневе ты прелесть! — с хрипотцой выдает он и тянет руку к моей заднице.

Годами отработанным движением, делаю хват, оборачиваюсь кругом и заламываю руку за спину, заставляя наглеца нагнуться.

— Нет, я конечно, люблю настойчивых, но это даже для меня перебор! — возмущается Риска.

Его глаза вспыхивают так же, как у того парня в баре, и от испуга бью мужику в челюсть. По его лицу расплываются разноцветные блестяшки, а по мне проходится табун мурашек. Точно мутанты.

Неожиданно свет в его глазах меркнет, тело обмякает, и он падает в раскрытую дверь катера, перекрывая своей огромной тушей вход.

— Ты видела? — в ужасе ревет Риска, — что делать-то с ним теперь? Он же здоровый, не вытащим.

— Значит, с ним полетим.

Прикидываю, как бы закинуть его ноги в катер и, наконец, смыться отсюда.

— Патрулю на Хокме сдадим. Пусть сами разбираются.

— Зима, он страшный! Нет, красивый, конечно, но я его боюсь, — истерит моя подруга, прыгая на месте.

— Вытаскивай! — киваю на бугая, и кошусь на миниатюрную капитаншу, которая и руки его не передвинет.

— Ладно, полетели. Я завожу.

Она смывается быстрее, чем я успеваю сообразить. То есть затаскивать его я одна должна? Ладно.

Пыхтя, я затолкала ноги мутанта внутрь, стараясь не обращать внимание на свет, который излучала его кожа при каждом прикосновении. Опустила створку двери и, пристегнув его наручниками к поручням, заняла место рядом с Риской.

Красный фонарь мы покинули без проблем, если не считать проблемой того мутанта, которого мы были вынуждены взять с собой. Всю дорогу я то и дело косилась в его сторону, ожидая, что он резко, как в фильме ужасов, откроет глаза, и они снова станут светиться. Но тот был в отключке. Подозрительно. Не так сильно я его ударила.

Но было еще кое-что странное. Каждый раз, когда я отворачивалась, чувствовала на себе его дыхание. Медовая нега окутывала своим теплом, и хотелось прильнуть к сильному мужскому телу и никогда не разжимать рук, что крепко обвивают сильный торс.

Наверное, Рискины флюиды на меня так действуют.

Несколько минут полета проходят в тишине. Риска за штурвалом, я тупо пялюсь в черное бесконечное пространство в иллюминаторе. Только сейчас понимаю, что весь вечер я не чувствовала головной боли. Утром было немного, но так происходит всегда, когда я на задании. Наверное, отвлекаюсь. Но теперь-то что? Самое время разболеться.

Прислушиваюсь к ощущениям, но в голове тишь и благодать. Я, наверное, в детстве так себя не чувствовала, как сейчас. И хочется плакать, потому что жизнь без боли есть! Но я уже как параноик жду ее прихода.

— Да не грусти ты! — Риска отрывает взгляд от приборов и сжимает мою ледяную ладонь, — ну сорвалось, ну бывает.

Она хоть и повернутая на теме парней, но добрая и душевная. Умеет сочувствовать, и, глядя на нее, кажется, что все