Грудь расправилась от этого вида.

— Куда ты думаешь она летит? — спросила я.

Риса резко остановилась.

— О, нет… мы пришли слишком поздно, Галантия.

Она показала рукой на тропу, что вилась через луга перед Тайдстоуном, усыпанные валунами размером с мою голову. Яблони росли словно солдаты, выстроенные в ровные ряды вдоль дороги — все пустые.

Я указала на одинокую телегу у края поля, с плетёными корзинами, полными красных и жёлтых яблок.

— А эти?

— Их с деревьев не сотрёшь нашим потом.

— Но деревья растут на землях моего отца. — Я отпустила руку Рисы, залезла на телегу и подняла пустой мешок из корзины с яблоками. — Нам нужен всего один. Никто и не заметит.

— Поймайте его! — крик из ворот заставил меня подпрыгнуть. — Не дайте пленнику сбежать!

Сердце заколотилось в груди, когда я заметила высокого юношу, который крался среди бочек. Он бросился по тропе, его длинные чёрные волосы были спутаны и грязны, штаны порваны, а зелёно-синеватые ноги торчали, словно тонкие хрупкие костыли. Он отчаянно оглядывался, будто за ним гонится волк. Откуда он появился?

В мгновение ока, тёмные теневые струи закружились вокруг его шатких ног, худых рук, впавших щёк. Его голая нога зацепилась за один из камней, и он рухнул на землю.

Но так и не коснулся её.

Вместо этого он превратился в стаю из одного, двух… пяти ворон. Чёрные птицы хлопали крыльями, каркая хриплым «кар-кар», но не поднимались в воздух. Казалось, их крылья сломаны, все они кувыркались и толкались по тропе, не взмывая.

С порывом чёрных перьев, круживших на ветру, птицы снова собрались в одного мальчика, который продолжал бежать. Падал. Вставал. Бежал снова.

Мои пальцы онемели.

Ворон.

Колдуны и ведьмы с магией чёрной, как их перья, и кровью, чёрной, как смола, в их испорченных сердцах, говорил отец. Они были блудными существами. Несчастными. Испорченными. Гнусными.

— Не дайте Ворону сбежать! — закричал один из стражей. — Поймайте его!

Мои мышцы напряглись.

Да, мы должны были его поймать!

Как будто сжавшись от холода, пробежавшего по конечностям, пальцы крепко сжали плетёный край корзины для яблок. Я взглянула на мальчика, затем накренила корзину со всей силой.

Десятки яблок покатились по земле. Он наступил на одно из них, и это выбило из под него бледную, синевато-зелёную ногу. Размахивая руками, как бесполезными крыльями, он споткнулся и упал.

Бух.

Его голова ударилась о камень, качнув лицо в сторону. Спутавшиеся волосы рассыпались, открывая родимое пятно под мочкой уха, чёрное и круглое.

Мальчик смотрел на меня, не моргая. И продолжал смотреть, даже когда раздавленный камень под его лицом стал пропитываться кровью, образуя идеальный круг, обрамляющий его бледные черты.

Не чёрная, как говорил отец.

А алая.

— Что это? — глубокий баритон отца разнёсся по округе, перекликаясь с топотом коня, пока он не остановил скакуна. Он спешился, бросив взгляд своих ореховых глаз — которые я унаследовала от него — сначала на мёртвого мальчика, а потом наконец посмотрел на меня. — Твоя мать лишится чувств, если узнает, что ты покинула стены. — Он снова взглянул на мальчика. — Что здесь произошло?

Другой страж поклонился и медленно подошёл к отцу.

— Принц сбежал с той… его злой магией.

Принц?

Я оценила мальчика взглядом. Он не выглядел как принц. Принцы были красивыми, галантными и сильными. Этот мальчик был грязным, худым и мёртвым.

— Пока остальные занимались суматохой в темницах, я преследовал принца, но… — страж посмотрел на меня. — Похоже, Леди Галантия положила этому конец.

— Хм-м, так и надо. Этот был бесполезен в снятии проклятия с Валтариcа. — Отец снова окинул сцену оценивающим взглядом, солнце блеснуло на белом каменном амулете на его шее, но взгляд смягчился, когда он остановился на мне. — Правда ли то, что страж говорит? Ты подвела этого Ворона к справедливости?

Я проглотила ком в горле, ведь отец редко говорил со мной, если не был доволен, а довольства от него я почти никогда не видела.

— Д-да, мой Господин…

— Милорд! — целитель Тарген выскочил из ворот и поспешил к отцу, его тонкие белые пряди волос, торчавшие во все стороны на пёстрой голове, развевались на ветру так же, как и коричневые одеяния. — Милорд, я приношу… боги простят меня за то, что я должен сказать.

Отец выпрямился в своём коричневом кожаном охотничьем костюме, челюсти на мгновение сжались.

— Ты несешь весть о моем первенце?

— Милорд… — Тарген склонил голову, наклонившись ближе к отцу и прошептав: — Ваш сын жил короткое время, в один момент выглядел довольным, а в следующий его дыхание стихло… как и у остальных.

Мои мышцы напряглись, когда я наблюдала, как руки отца сначала дрожат, а потом сжимаются в кулаки по бокам. Значит, мой брат умер? Как все остальные до и после меня?

Отец долго смотрел на колокольню часовни, затем снова обратил внимание на меня. Он разжал руку и положил её мне на голову. Лишь лёгкий удар, но сердце моё закружилось в груди.

Он отошёл, крича стражникам:

— Если кто спросит, почему сегодня в Тайдстоне звонили колокола, пусть будет известно: это потому, что моя сильная, послушная дочь, леди Галантия, убила грязного Ворона.

Одна слеза скатилась по моей щеке, затем другая, и грудь стала тяжёлой, словно они все собрались внутри моего сердца. Впервые оно казалось полным. Впервые я почувствовала себя любимой.

Глава 2



Галантия

Наши дни, Дорога в Аммаретт

— Художник, наверное, изобразил его вдвое красивее, — спина ныла от слишком долгого сидения в карете, и я держала в руках золотую рамку с портретом принца Домрена. — А значит, на самом деле он всего лишь наполовину так хорош собой, как осёл в конюшне. Буквально. Лицо у него довольно длинное.

— Галантия! — резкий упрёк Рисы утонул в привычной интонации, она сидела напротив меня рядом с матерью. — Недостойно дамы говорить плохо о любом мужчине, особенно когда он — принц.

Не просто мужчина.

Даже не просто принц.

Мой жених.

— О, прошу, я всего лишь тренируюсь в будущей роли, — я бросила портрет куда попало и скрестила руки под этим нелепым гнездом кремовых локонов, которое мне пришлось носить, — пыткой была лишь немного меньше, чем душная тяжёлая бродированная3 мантия. — Если жена не может говорить плохо о муже, то какие радости ей остаются в браке?

Риса вздохнула, как делала это каждый день последние десять лет, только теперь она ещё и вплетала своё раздражение на мой счёт в