И будто бы он чувствовал моё смятение и растерянность. Возможно, так и было на самом деле. Всё-таки это был сон, и здесь действовали свои правила. Его голос, по-прежнему острый нож, обёрнутый в мягкий бархат, внезапно разорвал тишину.

— Я наконец пробудился от лихорадочного бреда. От проклятого кошмара бессмысленной жестокости, крови и безумия. Я открыл глаза в этой беспросветной тьме и обнаружил, что единственная вещь, что имела хоть какую-то ценность в том ужасном видении — единственная сияющая жемчужина в той грязи и трясине — была зажата в моей руке так крепко, что осталась со мной, когда я восстал из небытия.

Всё так же, не глядя на меня, он медленно протянул вперёд руку в металлической перчатке, внимательно разглядывая её, словно, не понимая до конца, что это такое. Или, возможно, он не узнал её. А ведь он и вправду может её не помнить, — внезапно осенило меня. У меня не осталось времени на дальнейшие раздумья, ведь он опустил руку и продолжил говорить.

— И теперь я вижу, что единственное сокровище — единственная милость, дарованная мне за эти долгие пять тысяч лет скитаний в обрывках мыслей, воистину ответ на единственное, чего я когда-либо желал в этом мире, — смотрит теперь на меня со страхом и омерзением в глазах.

Он произнёс это без малейшего осуждения или гнева. Лишь... с глубокой печалью. С тоской человека, чьи надежды безжалостно разбиты вдребезги. От этих слов у меня болезненно сжалось сердце.

— Ты прав лишь отчасти. Я не чувствую к тебе омерзения.

— Я разочаровал тебя.

Это был настоящий удар под дых. Я рефлекторно отступила на целый шаг назад, настолько ощутимой была тяжесть этих простых слов. Он не ошибался в своих выводах. Как бы я ни хотела спорить и защищаться, это была чистая правда. Мне нужен был мой Самир. А не тот загадочный человек, кем он стал, кем его сделали Вечные, когда латали дыры в его искалеченном сознании.

— Прости меня, — было всё, что я смогла тихо вымолвить. — Я бы хотела...

Его тон внезапно стал холодным, как лёд.

— В Нижнемирье, желания — никчёмная валюта, не имеющая цены. — Он покачал головой, словно напоминая себе самому о том же самом. Тон вновь смягчился совсем немного. — Но твои чувства я принимаю с искренней благодарностью.

Наконец он медленно повернулся ко мне, и его тёмные, почти чёрные глаза поймали мой взгляд. Он протянул ко мне руку — свою живую, из плоти и крови. Никаких требований в этом жесте. Никакого гипноза или принуждения. Никакого устрашения. Лишь безмолвная просьба присоединиться к нему.

Чёрт побери. Чёрт побери меня и мою проклятую слабость к нему. За то, как моё сердце начинало биться чуть чаще, как только он просто смотрел на меня. Даже если он был почти незнакомцем в обличье знакомого лица, он обладал надо мной той же непонятной властью, что и прежде. Меня тянуло к нему неудержимо, как мотылька на яркий огонь.

Он был терпелив, спокойно наблюдая, как я борюсь сама с собой. Но это, как и всё остальное в этом мире, было лишь отсрочкой неминуемого. Когда я медленно, словно под гипнозом, приблизилась, он улыбнулся мне. Слабо, едва заметно, но это было хоть что-то. Выражения лица моего Самира всегда были стремительными и живыми — он привык скрывать свою истинную сущность и не нуждался в особой сдержанности. Этот же мужчина тщательно обуздывал свои эмоции, и это неприятно напомнило мне, как порой бывало сложно понять Сайласа.

Я осторожно вложила свою ладонь в его, и он бережно привлёк меня ближе к себе. Движение было столь нежным и аккуратным, что я почти начала тревожиться о его последующих действиях. Я затаила дыхание, когда он неторопливо поднёс мои пальцы к своим губам и коснулся их лёгким поцелуем. Его тёплое дыхание окатило мою кожу, и я невольно вздрогнула, хоть и изо всех сил пыталась сдержаться. Я почувствовала, как лицо заливает предательским жаром, и вновь мысленно себя выбранила за слабость. Тёмные, словно пролитые чернила, глаза хищно блеснули, мгновенно уловив моё невольное влечение.

Между нами вновь повисла густая тишина, даже когда он продолжал удерживать меня пленницей своего пристального взгляда. Я больше не могла её выносить.

— Как твоё имя? — наконец решилась спросить я.

Скорбь, древняя, как само время, и холодная, как камень, мгновенно погасила тёплый блеск в его глазах.

— У меня его нет.

Я с нескрываемым изумлением моргнула.

— У тебя... что? Почему же?

— Я из времён, задолго до того, как вы, люди, стали давать имена чему бы то ни было. До того, как у вас вообще появились слова и язык. И зачем мне подобное? Я — единственный в своём роде во всём этом мире. У этого города нет названия, ибо он один такой. На вашей Земле есть лишь одно солнце и одна луна, и вы не сочли нужным их особо именовать. Мне никогда не было в этом нужды... до сих пор. До тебя и твоего появления.

— Но ты же... — Я растерянно отвела взгляд в сторону, на раскинувшийся внизу город.

— Король Всего? — Сильные пальцы под моим подбородком мягко, но настойчиво вернули мой взгляд к его тёмным, непостижимым очам. — Да, это так. Но я дитя Вечных, их покорный раб, сотворённый из праха и крови и оживлённый одной лишь их волей. Они не сочли нужным дать мне имя, ибо зачем? Другого такого существа не было и нет. Имя, что тебе известно, я выбрал себе сам когда-то, чтобы притвориться, будто я подобен им — будто я когда-либо был человеком. Это была сплошная ложь, что я носил, подобно той железной маске, что ты знала.

Самир не был ложью. Он не был просто ложью. Спорить с ним сейчас совершенно бесполезно. Укрывшись в привычном прагматизме, я с опаской посмотрела на него снизу-вверх.

— Так как же, чёрт возьми, мне тебя теперь называть?

Он усмехнулся, и в этом было что-то знакомое. Это не было тем дьявольским выражением лица, что я так хорошо знала, но было уже довольно близко