Да, шёпот не умолкал. Самир явно баловал девчонку, это было очевидно. Содержал её в своём доме, словно дорогую гостью. А её, в свою очередь, видели таскающей его за руку по улицам нашей столицы, засыпающей мерзавца вопросами и смеющейся над его историями и чёрным юмором.

Это было отвратительно.

Нина ничего не понимала — да и не могла знать — на что способен этот чернокнижник. О тех разрушениях, страданиях и боли, что он причинил всем, кто живёт в этом мире. О тех безднах коварства и зла, в которые он мог низвергнуться, когда того пожелает. Чернокнижник был безумцем, уничтожившим миллионы жизней по одной лишь прихоти.

Если она не будет осторожна, ей предстоит это узнать.

Кожаная перчатка скрипнула, когда я сжал пальцами край каменной зубчатой стены. Дождь нисколько не беспокоил ни меня, ни Киту. Было даже приятно постоять здесь, готовясь к войне, под открытым небом, а не в полном отсутствии какой бы то ни было погоды, каким Нижнемирье оставалось все предыдущие столетия.

Агна, без сомнения, станет ворчать, что я пахну, как мокрая собака, когда я вернусь внутрь. Я уже сейчас слышал это в её голосе, будто она уже здесь. Я представил, как она взвизгнет от смеха и станет отбиваться, когда я возьму её на руки, чтобы против её воли разделить с ней своё мокрое состояние.

Я улыбнулся при мысли о своей вспыльчивой рыжеволосой. Она была прирождённой сорвиголовой, и все в моём доме — даже Киту — научились бояться её гнева. Однажды, позволив себе потянуться к её округлостям за обедом, он на собственном опыте узнал, насколько искусно она обращается с чугунной сковородой.

Теперь она в моём Доме Пламени, хотя бы и в почётном звании. На её щеке всё ещё оставалось фиолетовое клеймо, которое я считал грехом против её самой сути. Она заслуживала права носить красный цвет — больше, чем кто-либо другой.

— Каел, — Киту пытался привлечь моё внимание. — Каел, ты меня вообще слушаешь?

Нет, не слушал. Я покачал головой.

Киту рассмеялся, явно оценив мою честность. Мы с ним старые друзья, и мои манеры никогда не могли обидеть моего заместителя. — И что ты собираешься делать с Ниной, когда освободишь её?

Дилема была чудовищной. Убей я Нину — и мир вновь падёт в пустоту. Я бы с лёгкостью принял небытие, если бы это наверняка лишило Самира трона. Но я не знал наверняка: была ли Нина его пешкой? Может, её воля ещё боролась? Или же Самир, не смеющий её убить, обошёл запрет, сломав её разум? Он не впервые превращал врагов в пустые оболочки. И это — участь куда страшнее смерти.

Я не хотел убивать девушку и в первый раз. И уж тем более не желал делать это снова, когда цена возросла многократно. Я видел три исхода того, что нас ждало. Нина могла быть невольной пленницей чернокнижника, либо уже быть сломленным созданием. И, наконец, что хуже всего, она могла находиться там по собственной воле.

Если Нина была игрушкой в руках чернокнижника против своей воли, я положу этому конец. Если Самир раздробил её разум своими методами, я заключу её под стражу, пока другие не смогут излечить нанесённый урон, или оставлю её доживать свой век там.

Если же Нина потворствует чернокнижнику по собственному выбору — если она питает к этому тленному, разлагающемуся трупу извращённую и больную привязанность — тогда, возможно, будет уже слишком поздно. Разложение могло зайти слишком глубоко.

Мне снова придётся убить её своей рукой.

Глава 14

Нина

Сидеть взаперти в комнате, где совершенно нечем заняться, становилось невыносимо скучно. Я уже сбилась со счёта, сколько раз обошла по кругу платформу вокруг рва. Пятьдесят? Сто? Какая, в сущности, разница.

Но хуже самой скуки было то, что приходило ей на смену. У меня появилось слишком много времени для размышлений.

А размышления означали, что приходилось снова и снова прокручивать в голове всю эту безумную ситуацию, в которой я оказалась. И это было поистине мучительно.

Я поёжилась при воспоминании о том, что Самир проделал со мной прошлой ночью. Он вскрывал меня, словно труп на столе судмедэксперта. Но я при этом была жива. Более того — в полном сознании. Ощущение его когтя, режущего мою кожу, было лишь началом кошмара... Но, когда он принялся отделять её и копаться в моих внутренностях — вот тогда началось настоящее испытание.

В обычной ситуации шок взял бы своё и милосердно отправил меня в объятия смерти или хотя бы забытья. Но этого не случилось.

Видимо, теперь, когда я стала королевой Нижнемирья, я обрела некую особую живучесть. Вот уж повезло мне. Теперь я могла протянуть гораздо дольше, прежде чем умереть, и на собственной шкуре испытала, с какой невероятной скоростью способна исцеляться.

Всё это лишь удерживало меня в сознании дольше обычного — до тех пор, пока я наконец не отключалась от кровопотери.

«Королева Дома Глубин», — называл меня Самир, злорадствуя, издеваясь надо мной и наблюдая, как я корчусь от боли. Вот уж посмешище. «Королева», которая была не более чем живой игрушкой для безумца, проводящего над ней свои извращённые опыты.

Всё это время Горыныч умолял меня выпустить его наружу, чтобы остановить Самира.

И всё это время я не делала этого.

Ведь если бы я остановила Самира, если бы сбежала из этой проклятой комнаты, на этом всё и закончилось бы. Мне пришлось бы столкнуться лицом к лицу с Владыкой Каелом и всеми остальными. Мне пришлось бы провести остаток своей жизни — нет, поправка, целую вечность — защищаясь и оправдываясь.

Мои мысли кружили вокруг них. Сайласа и всех прочих. Я доверяла Жрецу. Я даже считала его своим другом. Но он предал меня, обрёк на смерть, как и все остальные.

Я не хотела выходить в тот мир. Как бы нелепо это ни звучало, рядом с Самиром я действительно чувствовала себя в большей безопасности. Даже несмотря на то, что он меня пытал. По крайней мере, я была рада своей высокой болевой переносимости. Для меня самой это стало открытием, но я, пожалуй, могла этим гордиться.

А может быть, я просто больше не боялась боли.

Боль уже не казалась таким уж страшным делом, когда исчез страх смерти. Когда исчез страх увечий.