— Скажи, Яга, а отчего пошла легенда, будто девиц Кощей похищает, коли не нужны ему были на самом деле девки? — спросила глупость какую-то, а знать хотелось и про Навь, и про то, как игла волшебная устроена, и про много еще чего.

— Оттого, что война великая между навью и людьми началась, когда Кощей украл прекрасную девицу, дочь правителя дальней страны Византии. Полюбил он ее, когда в столице того царства бывал. Так и эдак к ней сватался, но отказывала она ему всякий раз. Тогда он и решился: сюда ее привез, чтобы красоту леса Навьего показать, да только не любы ей были ни шелка, ни злато-серебро. Но Кощей все надеялся, что полюбит и она его, коли дольше рядом пробудет, — говорила Яга, а у меня сердце болело, будто ножом по нему водили — неужто Кощей другую любит? — Перепугались тогда люди, подумали, что станут жители Нави и других людей похищать. Была война, и длилась до тех пор, пока не понял Кощей — одни наряды и добры молодцы-красавцы на уме у его любимой, что не она — судьба его. Приходил он ко мне потом и каялся — говорил, как не понял сразу, что пустая та девица, хоть и красавица. Тогда вернул он ее родителям и договор подписал, а сам зарекся не жениться никогда. И если случалось, что какая-нибудь молодая девица в Черный лес попадала, отправлял ее с глаз подальше — ко мне, али к Лешему или Водяному.

Яга замолчала, я отвар травяной допила и призадумалась. Кое-что понимать стала, и тут же идеи свои ведьме выложила.

— Выходит, птицы вещие потому и не говорили Кощею, что его ждет, чтобы он и меня куда подальше не отослал?

Яга рассмеялась — сухо и хрипловато — и кивнула с улыбкой довольной.

— Вот теперь вижу, что подходящая невеста ему досталась.

От слов таких мои щеки краской залились, и сомнения душу тревожить стали: одно дело при смерти клятвы друг-другу шептать, и совсем другое — исполнять их, уже в добром здравии будучи. А ну как передумает Кощей — скажет, ошибся, не надобна ему такая невеста? А я уж всякого ему на том острове наговорила?

Но не успел страх меня охватить. Вернулся Кощей в избу, Яга тут же вышла куда-то, сказала, что за травами. Царь рядом с лавкой на колени опустился и ладони мои своими накрыл.

— Ну что, Ядвига. От слов своих не отказываешься? — спросил, и я клясться готова — голос его на мгновение дрогнул. — Будешь моей женой?

У меня от радости сердце испуганной пичужкой в груди забилось. Я и ответить не могла — боялась, что голос совсем сорвется. Кивнула только, Кощей большего и не надобно — подхватил он меня на руки, по избе закружил и целовал долго, хоть и казалось мне, что те минуты сладкие как одно мгновение пролетели.

С трудом оторвался царь от губ моих, веселым взглядом сверкнул и молвил.

— Пойдем, царица моя будущая, суд вершить. Твоя Милава воспитанница — тебе и решать, как ее наказать надобно.

И в бочке меда ложка дегтя бывает, и в сладостную минуту может печальная мысль вклиниться. Хотелось мне без забот и тревог еще хоть немного в объятьях сильных понежиться, но делать нечего, надо идти.

Думала, поставит меня на землю Кощей, но он из избы на руках вынес. Перед домом Яги собрались и все наместники, и другие лесные жители — и полуденницы с полуночницами, и шишиги, и русалки, и перевертыши, и птицы вещие. Последние хитро переглядывались, да по лицам видно было, как собою и работой своей довольны — особенно Гамаюн гордился, грудь выпятил и поклон щегольской отвесил.

У леса, рядом с кострищем потухшим, стояла, поникнув, Милава, а рядом Еремей. Он кругом озирался, да дивился всему, что видел. Позади них стоял Змей, и хоть в человечьем он был обличии, да тягаться с ним ни у Милавы, ни у Еремея охоты не было.

Только тут меня Кощей на траву опустил. Милава в мою сторону подалась, но тут рука длинная меня от нее закрыла. Девица назад от страха дернулась и чуть не упала, Еремей ее вовремя удержал.

Повернула я голову, и конечно же, Жердика заметила. Кивнула ему благодарно, но руку все ж попросила убрать. Милава на меня глаза подняла, слезами наполненные, Еремей же мрачно смотрел и хмурился.

— Что скажешь, Ядвига? Как наказывать будем этих прохвостов? — от веселья Кощея на лице и следа не осталось — теперь он спокойно на пленников своих смотрел.

Злилась я на воспитанницу свою, да кабы не она, может, и не встретились бы мы никогда с Кощеем. Не поднималась у меня рука строгое наказание ей назначать.

Спустя 10 лет

Граница Яви и Нави неизменной осталась: помнила я и пень, и луг, предзакатным солнцем залитый, что за лесом начинался. Помнила так хорошо, будто вчера только мы с Милавой по нему в лесу из деревни шли. Стояла тут моя воспитанница, голову гордо подняла, но взгляд не строптивый — благодарный. Дердал ее Еремей за руку, возмужавший на службе в Лешего: мышцы у парня так под рубашкой и перекатывались, а ходил он теперь тихо, что зверь лесной, и бегал быстро, птицу в полете мог перегнать.

— Благодарим тебя, царь Нави, Кощей бессмертный, — молвила Милава и голову склонила.

— Благодарите царицу. Кабы не ее просьба, я законы вековые ради вас нарушать бы не стал, — Кощей небрежно рукой махнул и кивнул в мою сторону.

Милава с Еремеем и мне поклонились. Смотрела я на них, и боль больше душу не тревожила. раны душевные, что она на острове далеком мне оставила, давно уж затянулись, и теперь я мысленно ее даже благодарила — кто знает, как бы жизнь повернулась, кабы не ее капризы?

— Как выйдете на границу леса, испейте сначала мертвой воды, потом живой. В деревне окажетесь — прыгайте через купальский костер. Тогда будет всем казаться, что никуда вы и не уходили, — сказала я. — И вот еще.

Махнула рукой, и куст папоротника, росший прямо под ногами, расцвел ярко-рыжим цветком.

— Возьмите от меня и от леса подарок и впредь помните его доброту, да границу не преступайте.

— Запомним, Ядвига Еремеевна, — Милава аккуратно, едва дыша, сорвала