– В какое время года ты родилась, Верея? И где?

Ей нечего было ответить, поскольку она не помнила своего прошлого до девятилетнего возраста. Хотела сказать ему, что в остроге Белозёрке летом, как внезапно перед взором пронеслось воспоминание, чужое:

Лес, светлеющие с каждым мигом небеса, местами заснеженная опушка с проплешинами зеленеющей травы, первые цветы и извивающаяся светловолосая женщина на шкурах. Её крики муки и боли. Она сжимала в ладони куколку-оберег богини Лады… готовилась подарить миру Яви долгожданное дитя.

Чьи-то морщинистые руки с узловатыми пальцами помогали роженице. Вскоре лес огласил громкий крик новорожденного младенца. Малышки.

Старая повитуха приняла девочку. Перевязала пуповину – волшебную нить, связывающую дитя с матушкой, домом и родной землей, заранее заготовленными волосами отца и матери из правой косы, с добавлением волокон льна, а затем перерезала освещённым по обычаю рода серпом на расстоянии в три пальца от живота.

– Чтобы своё дело делала хорошо, здоровье было крепким, жизнь долгой, а душа – чистой, – приговаривала при этом старуха.

Очистила мягкой тканью личико и ротик, и только опосля этого бережно закутала тельце в отцовскую рубаху.

– Девочке уготована нелёгкая, но великая судьба, Ясна. Как наречёшь её? – предрекла, передавая в заботливые руки матери.

– Верея… – произнесла на выдохе Ясна, вымученно, но счастливо улыбаясь малышке.

– Достойное имя для неё.

Верея вздрогнула, очнувшись от навеянного образа. На глаза навернулись слёзы, она сглотнула, часто-часто заморгав, пытаясь их сдержать, но одна одинокая капелька всё же стекла по бледной щеке.

Она видела чужое воспоминание. Древлянки, хозяйки избушки. Эта ведунья помогла появиться ей на свет!

– В весеннем лесу на рассвете, с первыми лучами солнца, – запоздало ответила Яробору. Голос дрожал от непролитых слёз.

Больше княжич ничего не спрашивал. Всё так, как и предвещал Ведагог. Именно она способна снять проклятье Агидель…

Он уселся на лавку за стол и стал прислушиваться к звукам. Дождь сильнее тарабанил по крыше, мешая ему различать звуки и шорохи, которые издавала эта загадочная девица. В какой-то момент княжичу показалось, что он услышал её тихий всхлип, но может, ему просто почудилось.

С тихим стуком Верея опустила на стол миски с похлёбкой и ложки. Две канопки поставила с травяным взваром.

– Хлеб кончился, я сухари добавила в бульон. Ешь, пожалуйста, – пояснила мо́лодцу.

Ели в молчании. Оно не тяготило, каждый из них размышлял о своём. А потом Верея поднялась, убрала утварь со стола и потянулась мимо застывшего Яробора к оконцу закрыть ставни, чтобы уменьшить, проникающий в клеть сквозняк.

Кончик светлой косицы упал княжичу на колени, а мелкие волоски пощекотали кожу на шее, левом плече и груди. У него руки закололо от желания притянуть к себе смелую девицу и… поцеловать. Трезвым рассудком он понимал, что она не соблазняла, поэтому завёл руки себе за спину. От греха подальше.

Верея ничего и не заметила, погруженная в свои мысли. Она вымыла плошки с чарками и оглянулась на лежанку, которую с полатей вчера сняла для мужчины. Мешковина вся кровью и потом пропиталась, непорядок.

Сегодня переночуют уже как есть, а завтра за изготовление нового тюфяка нужно браться. Два штуки для них двоих.

С трудом она пододвинула широкую лавку поближе к печи рядом к большому сундуку под навес досок полати, затащила поверх лавки смятую тяжёлым мужским телом лежанку с пола. Если протечёт вдруг крыша, так меньше на них с Яробором попадет.

Оценила свои труды и головой покачала, полезла по лестнице наверх, посмотреть что на полати хранится. Некогда сушеное сено, превратившееся в прелую солому, пучки трав, горшки и утварь старая. Лапти. Какие-то тонкостенные ящики.

– Что ты там ищешь? – поинтересовались снизу.

– Второй тюфяк или что-то, что сойдёт мне за лежанку.

– Верея, возьми ту, на которой я спал.

– Нет. Ты ранен, тебе нужнее.

– Но я могу и на лавке… – возразил Яробор, однако Верея его перебила:

– В твоём состоянии удобства важнее. Быстрее раны заживут, здоровым ты мне больше пользы в хозяйстве принесёшь. – Щёчки Вереи мигом покраснели, когда до неё дошло, что она ему сказала.

В хозяйстве… будто они вместе жили, как семья настоящая.

– Гм, если ничего не найду, так на сундуке посплю. Не зима, не замёрзну. И не неженка вовсе я.

Княжич внизу скрипнул зубами. Ненавидел он ощущать себя беспомощным и немощным.

Девица на мягком ложе ему спать велит, а сама на жёстких досках маяться будет. Совесть елозила неприятным зудом под кожей, а ведь предложи он Верее лечь с ним на тюфяк, откажет! Не так поймёт, подумает, что приставать вздумал.

Искомого Верея на досках полати не нашла. Зато попалась ей одна интересная вещица – припрятанные в ящике, бережно уложенные в холщовый мешочек резы древлянки. Что ж, пригодятся.

Оставила их пока там, а сама спустилась и полезла в сундук за ранее примеченным тулупом и рушником. Хоть что-то. Сходила в сени и вытрясла их на пороге от пыли и травинок полыни, что бабка положила в вещи от грызунов.

Горьковатый запах и затхлость не выветрились до конца, но лучше уж на нём бока мять. Всё мягче.

– Давай спать укладываться, Яробор.

…Верея спала пока не почувствовала сквозь сон, что кто-то пристально смотрел на неё, раскрыла свои тяжёлые веки. В избе было ещё по-прежнему темно. Унылый дождь не прекратил барабанить каплями по соломенной крыше, а раскаты грома эхом доносились издалека.

Огонь в печи ещё горел, согревая клеть и разбавляя светом копошащийся в углах мрак. Домовой принял угощение, запечный дух следил за пламенем. Прежде чем лечь спать на сундук, Верея оставила на загнётке для домового часть приготовленной еды, чтобы не озоровал и был добр к новой хозяйке. Да обещала в скором времени дом в порядок привести. Съестное пришлось ему по нраву. Принял её дух.

Сбоку послышался глубокий вздох.

Яробор спал на скамье напротив неё,