— Пожалуйста, Самир… — с огромным трудом выдавила я. Я приложила ладонь к его груди. Я не пыталась вырваться больше — в этом просто не было смысла. Повернув голову набок, я судорожно ловила воздух. Его хватало лишь на жалкие слова:

— Я не умерла, я здесь, вот же я! Взгляни на меня! Посмотри!

— Нет! — закричал он, и его голос надломился. В нём звучала такая боль, что мне захотелось заплакать. — Ты — ложь. Ты — плод моего больного воображения. Последний удар, разрушивший мою истерзанную душу. Ты лишь тень, кошмар, насланный мучить меня!

Он занёс руку, чтобы нанести удар. Я видела, как лезвия блеснули в свете камина.

Я зажмурилась, инстинктивно ожидая боли. Но она не пришла. Её не последовало. Вместо этого воцарилась тишина. Странная, звенящая тишина. Я медленно открыла глаза и увидела, что лезвия его когтей замерли в полумиллиметре от моей кожи. Замерли и не движутся. Он остановился. Чудом остановился.

Безумие не отпускало его. Теперь ярость смешалась с изумлением — с ужасом перед самим собой. Перед тем, что он не смог меня убить. Что его рука не послушалась.

Его пальцы медленно разжались на моём горле. Он отступил от меня на шаг, потом ещё на один. Было похоже, что пол ушёл у него из-под ног.

— Всё что угодно, только не это… Нет, прошу… — бормотал он, отворачиваясь от меня. Он сделал два шага к камину и ухватился за кресло, стоявшее рядом с очагом. — Нина мертва!

Одним резким движением он швырнул тяжёлое кресло прямо в огонь. Это было уже второе кресло за этот вечер, уничтоженное в приступе его гнева. Я вздрогнула всем телом и инстинктивно пригнулась. Кресло разлетелось на куски от удара о стену камина. Дерево поддалось мгновенно под его страшной силой. И я с настоящим ужасом осознала, насколько он силён на самом деле. И как сильно он всегда сдерживался со мной. Всё это время.

Обломки дерева и обивки, падая и рассыпаясь, выкатили из камина тлеющие угли. Они тлели на тёмном дереве пола яркими красными точками. Некоторые докатились прямо до его ног, но он, казалось, совершенно не замечал их.

Он схватился за волосы обеими руками. Стоя ко мне спиной, он низко опустил голову. Его плечи были напряжены и приподняты. Из его груди вырвался низкий стон — странный, протяжный звук, которого я никогда от него не слышала раньше. Это был звук чистой, абсолютной боли. Боли, которую невозможно выразить словами.

Прежде чем я успела что-то сделать — прежде чем смогла хоть как-то среагировать, кроме как стоять у стены в полном оцепенении, — он рухнул на колени. Он опустился на пятки, согнувшись пополам. Голова была прижата к груди, а пальцы впивались в тёмные волосы с такой силой, что, казалось, он срывал их с корнем. Как будто так можно было вернуть себе рассудок.

Самир что-то бормотал себе под нос, но я не разбирала слов. Медленно, очень осторожно, боясь, что в любой момент он снова может броситься на меня, я подошла к нему. Он был как раненый тигр — опасный, обезумевший, непредсказуемый.

Но почему? Что с ним случилось? Что я сделала не так?

Я опустилась рядом с ним на колени. Моя рука дрогнула и замерла над его спиной. Целое мгновение я боялась прикоснуться к нему. Боялась того, что он может сделать, когда я это сделаю. Он мог прикончить меня раньше, чем я успею даже пошевелиться.

И всё же, как бы безумно это ни было, как бы нелогично это ни звучало… я доверяла ему. Даже сквозь его безумие, даже сквозь этот страх, я знала — глубоко внутри знала — что он не причинит мне вреда. Не по-настоящему. По крайней мере, не больше, чем уже причинил сейчас. Я медленно опустила ладонь ему на спину.

Он вздрогнул от прикосновения, но не сдвинулся с места. Пальцы его лишь сильнее впились в собственные волосы. Всё его тело было напряжено до предела, как натянутая струна.

— Тебя нет… — твердил он монотонно, как ребёнок, пытающийся убедить себя, что в тёмном углу нет чудовища. — Ты обман. Тебя не существует.

— Я не умерла, Самир. — Я придвинулась ближе, очень осторожно, медленно, как приближаются к загнанному в угол зверю. — Я здесь. Я живая. Я настоящая.

Я пыталась его успокоить, хотя сама не знала, как это правильно сделать. Что сказать. Как помочь.

До меня наконец дошло: он был так глубоко уверен в невозможности того, что я ему сказала, что счёл меня галлюцинацией. Видением своего больного разума, ничем иным. Он был так убеждён в том, что эти слова не могут быть обращены к нему, что решил — меня здесь нет. Что я нереальна.

В его израненном, изломанном сознании это был единственный логичный выход из ситуации.

Он был недостоин любви. А значит, он просто сошёл с ума.

— Взгляни на меня, — тихо, очень мягко попросила я. Я осторожно коснулась его металлической руки.

Самир позволил мне отвести её в сторону, хотя сам не поднимал головы. Он не смотрел на меня.

Эта проклятая металлическая перчатка с её длинными кинжалообразными когтями… Сколько времени я провела в страхе перед тем, что он мог бы с ней сделать. Чего он хотел бы с ней сделать. Но теперь, глядя на неё, я понимала — она была идеальным символом его самого. Самир — чудовище. Опасное исчадие ада. Чернокнижник и колдун. Убийца. Но в её изогнутой форме таилась невероятная красота. Изысканные, замысловатые узоры металла, повторяющие орнаменты его дома. Она была элегантной, утончённой, зловещей и смертоносной одновременно. Прямо как он сам.

И всё это — чтобы скрыть рану. Всё это было создано, чтобы спрятать то, чего не хватало внизу. Но это не было ложью. Не было прикрытием или маской. Не было ширмой, чтобы защитить то, что было отнято у него. Вся эта опасность, вся эта тьма, все эти муки? Это и был настоящий Самир. Это был он.

Я медленно наклонилась и коснулась губами холодного металла его ладони. Закрыла глаза. По моей щеке медленно скатилась слеза.

Это была слеза о нём, о его боли. О том, насколько глубоко должны были проникнуть в него его собственное отвращение к себе и безумие, чтобы в его разуме не осталось никакого иного выхода.

Это была слеза о Грише. Потому что, как я