бусинками черных глаз.
- Пошли отсюда! – кричу, взмахивая в их сторону рукой, надеясь спугнуть, но птицы сидят, словно прибитые к веткам.
Выхожу на поляну. Здесь нет зеленой травы, как в лесу. Только выжженная земля, изуродованные огнем остатки деревьев и кустов. И посреди всего этого ужаса – огромное, обгоревшее до черна, дерево. Его засохшие ветви покрученные, как артритные пальцы старика, устремлены в темное небо, а корни расползлись, как змеи, на несколько метров по земле.
Все на поляне воет от боли, но громче всех – обожженное дерево. У меня буквально разрывается душа от этого плача. Я настолько поглощена стенаниями природы, что не сразу обращаю внимание на темную фигуру, сидящую на корнях обгоревшего дерева. А заметив, вздрагиваю, словно очнувшись. То, что идет от фигуры, укутанной мглой, это хуже, чем смерть. И я понимаю, что не хочу видеть того, кто скрыт черным туманом. Щипаю себя больно за руку и приговариваю:
- Проснись, Летта! Проснись!
Фигура встает с корней и делает скользящий шаг ко мне, вызывая настоящую панику.
- Проснись, Летта! – моя рука стремительно краснеет от болезненных щипков. – Прооооснись!!!
Вскрикиваю, подскакивая, как ужаленная, на кровати в своей спальне. Поняв, что нахожусь в безопасности, валюсь на подушки и облегченно выдыхаю. А сердце продолжает по инерции оглушительно биться в ушах, во рту пересыхает, а руки становятся холодными, как лед.
Выругавшись, иду в ванную и долго стою в дУше под струями горячей воды, старательно отгоняя от себя мысли и воспоминания о жутком сне. Переодевшись и завязав волосы в косу, бросаю случайный взгляд в окно. И вижу во дворе соседнего дома Дэвида Рэдли, разговаривающего с полицией. «Интересно, что там еще случилось?» - задумываюсь на секунду, но тут мой голодный желудок производит такой вопль, что я испуганно поворачиваюсь, чтобы бежать на кухню, и едва не сбиваю Мэдди, появившуюся за моей спиной.
- А ты откуда взялась? – спрашиваю удивленно.
- Через дверь, - невозмутимо отвечает незваная гостья.
- Разве я не заперлась? – пытаюсь вспомнить момент, когда поставила велосипед и зашла в дом, но в голове только белый шум.
- Неа. Открыто было, - сообщает Мэдди, довольно улыбаясь.
- А что у вас делает полиция? – спрашиваю, пока мы спускаемся на первый этаж в кухню.
- Ай, - девочка беспечно машет рукой, - ругаются с папой.
- Почему? – интересуюсь, заваривая себе чай, а Мэдди какао.
- Так я же сбежала. Кто-то сообщил об этом в полицию. Вот они и приехали, составляют этот… как его… прото..
- Протокол?
- Да! Грозятся вызвать какую-то там юстицию и отобрать меня.
- И что, тебя это совсем не пугает? – спрашиваю, удивленно разглядывая девочку.
- Неа. Меня тогда маме отдадут. А я как раз этого и хочу.
- А, может, стоило с папой поговорить? Сказать, что ты к маме хочешь, - говорю, когда мы усаживаемся полдничать, а может, и ужинать, свежим бисквитным пирогом с абрикосовой начинкой.
- Это бессмысленно, - заявляет девочка, откусывая огромный кусок еще теплого угощения.
Да-да, я в курсе, что теплое тесто есть вредно, но вкусно же, поэтому откусываю не меньший кусок, чем Мэдди, с удовольствием запивая глотком зеленого с мятой чая.
- Почему бессмысленно?
- Потому что он меня никогда не отдаст. По его словам, мама – это что-то похожее на чудовище и безответственного ребенка одновременно.
- А какая она, твоя мама? Для тебя, – спрашиваю, затаив дыхание.
- Я не знаю…, - Мэдди грустно опускает глаза и откладывает на тарелку недоеденный кусок пирога. – Я ее почти не помню. Родители разошлись, когда мне было немногим больше года. Папа говорит, что мама сама так захотела. И оставить меня – тоже ее решение. Но я ему не верю! Она не могла! Она писала мне…
Тут девочка внезапно замолкает, прикусив губу и подняв на меня испуганные глаза. Ага, видимо, этого нельзя никому говорить. Получается, что ее мама пишет ей письма, а отец, скорее всего, не в курсе.
- Она мне написала бы… – Мэдди делает вид, что оговорилась, - если бы знала, что мы уехали.
- Конечно, написала бы, - поддакиваю ей. – А хочешь завтра со мной нарвать абрикос и приготовить еще каких-нибудь вкусняшек?
- Хочу! Да! – Мэдди нетерпеливо ерзает на стуле, опять начиная жевать пирог, недавно отложенный на тарелку.
- Что ты хочешь? – слышится позади меня знакомый мужской голос, но прежде, чем я поворачиваюсь, меня нежно касается аромат сандала. Шевелит волоски на коже, уговаривая расслабиться и прикрыть глаза, отринуть все проблемы и просто жить, наслаждаясь каждым днем.
- О, да… - тихо произношу я, слегка хрипловатым и томным голосом, на секунду забывшись, где я и с кем.
- Мисс Мартен, Летта, с вами все в порядке? – спрашивает совсем близко бархатный баритон.
Чувствую позади себя тепло сильного тела и просто отклоняюсь немного на стуле, прижавшись спиной к мужской груди. Всего секунда какого-то умопомрачения. Один миг. А потом мне резко бьет в голову осознание, что я вообще-то очень странно себя веду. Испуганно вылупив глаза, резко дергаюсь прочь от мужчины и подскакиваю со стула.
- Эээ… – честно говоря, сказать ничего не могу, в голове звенящая пустота. И стыд. За свое странное поведение. Надо бы что-то соврать… Но что?
- Вы в порядке? – участливо спрашивает сосед, буравя меня черными огромными зрачками.
- Спасибо. Уже да. Немного закружилась голова… почему-то. А сейчас все хорошо. Да. Спасибо, что поинтересовались, - «Летта! Заткнись уже!» Резко замолкаю, не зная, куда деть руки. – Может, хотите пирога?
«Боже! Что ты несешь?! Пусть он откажется! Пусть откажется! Боженька, я буду хорошей девочкой! На службы начну ходить, правда! Даже исповедаюсь! Только пусть он сейчас откажется и уйдет!!»
- С удовольствием поем, - отвечает Дэвид, усаживая свое крепкое тело на тот самый стул, на котором только что сидела я.
«Блин!!! НУ и ладно! Так и помру не исповедавшись!»
- Чай, кофе? Какао?
«Все, вечером точно зашью себе рот!»
- О! Какао растворимый?
- Нет, папа. Представляешь, Летта делает настоящий какао. Варит его! – говорит с восторгом Мэдди до этого момента тихо жующая свой кусок пирога.
- Тогда я буду какао, - отвечает сосед, весело блеснув голубыми глазами в мою сторону.
- Я могу и горячий шоколад сделать, - ляпаю своим ртом.
«Кто-нибудь!!!