Не помнила только своего настоящего имени.

Вьющиеся платиновые волосы генерала разметались в живописном беспорядке, каждый его четко очерченный мускул, каждый рельеф говорил об огромной силе, которая жила в этом идеальном мужском теле без малейшего изъяна. Его мощная обнаженная грудь поднималась и опускалась в ритме глубоких вдохов и выдохов, а на чувственных губах играла легкая, чуть кривоватая улыбка.

Агнесс стояла на карачках, опершись локтями о подушку и прижимаясь своей пятой точкой к его паху, и кусала зубами подушку. На ее личике-сердечке было написано полное блаженство. Я машинально отметила, какая она костлявая без одежды, и какая у нее бледная кожа.

Увлеченные процессом, любовники не видели, что я пришла в себя.

– Где ты раскопала это зелье? – вдруг спросил Эдриан, не прерывая движений бедрами.

– Ты говоришь про зелье «Сладких снов»? – поинтересовалась Агнесс и с охотой поведала в перерыве между стонами. – Его придумала баронесса Лиманская, которую выдали замуж за уродливого похотливого герцога Вульфика. Может, знаешь его – такой жирный, с него перхоть хлопьями сыпется. Лиманская совсем не хотела ложиться с ним в постель, поэтому обрабатывала его «Сладкими снами», а когда жаба мирно засыпала, то развлекалась в компании красивого слуги. Наутро идиоту Вульфику казалось, что это он ее трахал!

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак.

Так вот почему Фиона так смутно и странно помнила подробности близости с мужем! Агнесс воздействовала на бедняжку своим поганым зельем, и восторженной Фионе казалось, что Эдриан провел ночь с ней, в то время, как на самом деле развлекался с Агнесс.

– Только вот беда – чтобы зелье подействовало, они должны были заниматься этим в непосредственной близости от храпящего Вульфика, – тяжело дыша, добавила Агнесс. – Но, пожалуй, в этом есть свое особенное, изощренное удовольствие…

Она усмехнулась и перевела взгляд на меня, пытающуюся приподняться на ковре.

– Темный дух! Эдриан, ублюдка приходит в себя! – воскликнула сестрица. – Раньше зелье всегда действовало дольше, так почему сейчас…

– Тебя это так волнует, Агни? – ухмыльнулся мой муж и, не прерывая фрикций, шлепнул блондинку по ягодице. – Скажи ей, что так принято в высшем свете. Она настолько тупая, что поверит всему.

Я смотрела на них, и в груди разгорался пожар.

Так бесстыдно, нагло…

Прямо на моей постели…

Я готова была растерзать любовников, но тут внезапно в дело вмешались чувства Фионы.

Мощной волной они выхлестнулись, как цунами, которое затопило все!

– Чт-т-то вы делаете? – едва вымолвила я.

Слезы потекли по щекам.

Мой обожаемый, мой великолепный муж, совершенно не стесняясь, имеет мою сестру прямо на моих глазах!

Эдриан даже не посмотрел.

– Отправь отсюда эту коровницу, – велел он Агнесс. – А то у меня от одного взгляда на нее все опускается.

Сестрица, наконец, соизволила соскользнуть с его внушительного достоинства и, запахнув на груди халат, бросилась ко мне.

– Ничего особенного не делаем, милая сестренка Фиона, – зачастила она. – Это такой древний обычай, у аристократов так принято...

– Ка-а-ак это принято? – мой голос задрожал.

Сказала совсем не то, что хотела!

– Такой древний обычай высшего света, когда муж и сестра жены… находят общий язык. Ну, как бы... общаются... – Агнесс принялась ненавязчиво теснить меня к двери. – Нужно завершить этот обряд, а ты пока что подожди в коридоре.

О, как же мне хотелось врезать в ее самодовольную раскрасневшуюся от соития рожу!

Залепить пощечину суке, чтоб ее голова откинулась назад, а с кукольного личика исчезло это довольное, сытое, насмешливое, высокомерное выражение!

Исчезло, и больше никогда не появлялось.

Но это безграничное, подпитываемое украденной Агнесс магией чувство доверия Фионы сестре, как самой себе, не дало мне этого сделать.

– А долго ждать, пока обряд закончится? – проблеяла я.

Наблюдающий за всем этим Эдриан бархатно, гротанно рассмеялся, а Агнес, оглянувшись на него, мягко сказала, даже не пряча ухмылку:

– Придется прождать всю ночь, милая сестренка.

– Может, я тогда подожду в твоих покоях, раз мои заняты? Или в покоях Эдриана? Ведь мы женаты… – робко подала голос я.

– Увы, нет, у аристократов так не принято – спать в чужих покоях, – наставительно сказала Агнесс.

– Можешь переночевать в людской, – усмехнулся муж, с интересом глядя на меня.

Это была провокация. Эдриан было любопытно проверить границы моего терпения – неужели и это проглочу?

Ванильно-пудровое облако всякий раз накрывало Фиону с головой, стоило ему только посмотреть на нее, не говоря уже о том, что улыбнуться.

И этот раз не стал исключением.

– Как скажешь, любимый мой! – с наивной улыбкой вымолвила я. – Может, вам принести фруктов или напитков?

– Ах, не нужно, Фифи, у нас все есть! Но в любом случае спасибо тебе за заботу, – мило улыбнулась Агнесс.

– В жизни не встречал более недалекого, жалкого и ничтожного существа, – покачал головой мой муж, обращаясь к ней, но не ко мне. – Она действительно заслуживает той участи, которая ее ждет.

В это момент сестрица и выставила меня за дверь со словами:

– Добрых тебе снов, моя славная сестренка. Увидимся завтра утром!

Дверь захлопнулась прямо перед моим носом, а я так и осталась стоять в темном, холодном и пустом коридоре.

ГЛАВА 20

Я тихонько плакала, проживая чувства Фионы, которую Эдриан с Агнесс так беззастенчиво выставили за дверь, а сами спокойно продолжили заниматься сексом.

Я чувствовала себя такой одинокой, такой слабой и это было отвратительно.

Мне было мерзко от самой себя – такого я еще не ощущала.

Меня просто выворачивало наизнанку.

В то же время это гадкое светлое пятно доверия к сестре нашептывало, что раз она сказала про древний обычай, значит, все правильно.

Все, как нужно…

Ведь я верю Агнесс, как самой себе...

С огромным трудом, приложив себя по лбу, но мне все-таки удалось завернуть себя и не идти проситься ночевать к служанкам, чтобы испытать еще больший позор.

Прислуга в Руберно и так относится к Фионе хуже некуда – будет только лишний повод для оскорблений.

Однако, сейчас, когда у меня перед глазами не было Эдриана и Агнесс, мне гораздо проще удавалось справиться с чувствами Фионы.

Я все ярче чувствовала свое собственное «я» попаданки, которое осознавало,